— Ну вот, мои хорошие, поросяточки ненаглядные, — заворковал просмеявшийся невидимка. — Дядюшка Айк обязательно о вас позаботится! Надо же, какая хорошая, гладенькая кожа. Давненько такое сокровище не попадалось, а тут аж два отменных экземпляра зараз! Вот уж точно, великое небо сжалилось над грешником и прислало…
Что прислало великое небо неведомому Дядюшке, осталось неизвестным, потому что в эту минуту где-то слева, совсем близко, застонал очнувшийся Ванька, и Айк мгновенно переключился на него.
— Пришел в себя, касатик? Тц-ц-ц, ты чего так волнуешься? Лежи себе спокойно, отдыхай, наслаждайся минутками. Говорят, когда их остается очень мало, каждая секунда обретает весьма солидный вес и становится почти зримой. О смелый мальчик, поведай мне о тяжести часовой стрелки!
Не услышав ответа, Дядюшка отрывисто хохотнул, но тут же поперхнулся смехом:
— Да ты не так прост, как я погляжу… Что у тебя с мозгом? Там живет какая-то мерзопакостная сопротивлялка. Дядюшка Айк очень не любит неповиновения, а неожиданности так просто ненавидит. Ты же не хочешь огорчить добряка Айка? Ведь иначе наглеца ждет жестокое наказание. Но я против жестоких наказаний и средневековой жестокости, ведь с человеком договориться всегда можно, правда?
Существо, называющее себя Айком, еще долго разговаривало с Иваном, упрекая в чем-то малопонятном и требуя чего-то невразумительного. Мелькнувшая было, надежда на счастливое избавление исчезла. Друзья находились в полной власти безумца.
«Молодость, молодость… — внезапно раздалось над самым ухом, и Живчик вздрогнул. — На выводы скора, на размышления скудна».
— Впрочем, насчет полной власти подмечено абсолютно верно, — кудахтающий голос Айка зазвучал с новыми, угрожающими нотками. — Так стоит ли оскорблять тех, кто волен делать с твоею жизнью все, что угодно?
Как ни силился Костя ответить, ничего не выходило.
— Молчите, юноша? — с издевательской укоризной проговорил голос. — Конечно, творческого человека каждый бездарь обидеть может, сумасшедшим обозвать или еще каким обидным словом. А этот сумасшедший, между тем, спас вас обоих от Антея Паралитика. Увел, что называется, прямо из-под носа людоеда, в желудочном соке которого пара глупцов могла бы уже битый час плескаться… Но человеческая благодарность, как и прежде, вещь весьма сомнительная и дивидендов не приносящая. — Айк безрадостно вздохнул, а потом вдруг с жаром добавил: — Дядюшка дал вам шанс на новую жизнь, а сколько еще всего подарит — не счесть! Только новую — с нуля, с чистого листа — жизнь нужно обязательно напитать смыслом. Глубинным, потаенным, сокрытым от лица обычных, серых людишек. Радуйтесь, я одарю вас и целью — истинной, единственной, настоящей. Все, что было в прошлом, — тлен, пустая трата сил, глупое прожигание бесценного времени. Впереди самое важное, самое главное — то, ради чего можно простить и забыть бесконечную тщету!
Склонившись над Живчиком, безумец с силой затряс его, словно надеясь, что так его слова лучше дойдут до «облагодетельствованного»:
— Ты! Пойдешь! Со мной! Твой друг с зеркальной головой стал бесполезен, сам себя отринув от великой Задачи и низвергнув до уровня пыли. Его удел — быть принесенным в жертву. По крайней мере, в его сожженных, слепых глазах я видел лишь отражение алтаря, залитого кровью. Что ж, желание гостя — закон! Но ты — другое дело, твое предназначение в служении высшим целям. Пойдем, я открою самую важную тайну в твоей не слишком долгой жизни. Истинное рождение произойдет всего через несколько минут, ты станешь иным, светлым воителем, справедливым и честным. Встань же, раскрой ленные очи и разомкни лживые уста, ибо пришло время приветствовать своего Господина!
Не ощущая собственного тела, не чувствуя ничего, кроме изумления, Костя тяжело поднялся и широко раскрыл невидящие глаза, а губы помимо воли сложились в чужие слова:
— Славься, Извечный Господин.
— Я познакомлю тебя с братьями по оружию.
— Спасибо, Извечный Господин.
— Ступай за мной.
— Слушаюсь, Извечный Господин.
Живчик попытался зажать предательский рот, но тело жило отдельной жизнью, не замечая запертого в клетке из мяса и костей пленника. В глазах все плыло и двоилось, а взгляд не фокусировался, блуждая от одного непонятного объекта окружающей обстановки к другому. Но хуже было другое — взбунтовавшееся тело послушно шагало вслед невысокому и пока слабо различимому человеку, и как шагало! Далеко выкидывавший не гнущиеся в коленях ноги и неловко переваливающийся из стороны в сторону по совершенно немыслимой траектории, Костик напоминал сам себе куклу в руках не очень опытного кукловода. И в этот момент ему стало по-настоящему страшно.
Словно поняв это, Дядюшка Айк демонстративно щелкнул пальцами, и Живчик застыл на полушаге с приподнятой правой ногой. Безумец захохотал:
— А знаешь, ты сейчас похож на цаплю!
Как же хотелось ответить, на кого похож этот сумасшедший оборванец, но наведенный паралич не оставлял шанса даже огрызнуться. Дядюшка прекратил смеяться, подошел вплотную к молодому человеку и зло всматривался тому прямо в глаза.
— Слишком громко думаешь и слишком неучтиво, — прошипел он. — Так вот тебе небольшой урок вежливости! — С этими словами безумец с силой оттолкнул беспомощного Федотова.
Заваливаясь назад, Живчик ощутил, как к его мышцам возвращается чувствительность, и торжествующе закричал, когда через секунду спину и затылок пронзила оглушительная боль от встречи с бетонным полом. А еще через мгновение тело вновь сковало незримыми путами — злобная тварь лишь подшутила над ним, показав свое пугающее превосходство!
— Некоторые правила этикета нужно прямо-таки вколачивать в голову, — залился громким, каркающим смехом Дядюшка Айк.
— Спасибо за урок, Извечный Господин. — Губы Живчика вновь сложились в чужие слова.
— Встать! — резко скомандовал Айк. — Итак, твое второе имя — покорность! Твоя главная добродетель — послушание. Твоя вера — послушание. Твоя доблесть заключена в послушании, а мечты — лишь о верном служении Господину.
— Да, Извечный Господин, я раб твой.
— Хорошо, теперь смотри!
Костя по команде повернул голову и уставился во мрак.
Окружающее пространство проявлялось не сразу, глаза долго привыкали к темноте. Они находились посреди огромного, протянувшегося на многие десятки или даже сотни метров зале с высоким сводом. Как ни старался Живчик, он не мог разглядеть, где заканчивается это безразмерное помещение. Взору открылась лишь ближайшая боковая стена, грубо сложенная из неоштукатуренного кирпича, да за спиной ощущался вход.
Зал не был пустым, наоборот, почти на всем его протяжении он был заполнен неровными вертикальными колоннами, установленными близко друг к другу на массивных постаментах и не достающими до потолка. Все они резко сужались к вершине, оканчиваясь шишкообразными наростами правильной формы.