— Проверяю, — усмехнулась Маша.
— Напрасная трата времени. Поймать на противоречиях опера сложно, даже адвокату и бывшему следователю.
Маша произнесла сложный тост за здоровье и успехи Андрея. Выпили коньяк, выбранный в качестве компромиссного варианта между водкой, которую предпочитал Андрей, и винами, употребляемыми Ермаковой.
Ставя рюмку на стол, Акулов, оценивая только что услышанный спич в свою честь, в очередной раз отметил Машино умение говорить много, красиво и убеждённо, при этом создавая полное впечатление, что слова идут от самого сердца и никогда прежде она их никому не посвящала. Видимо, сказывается высокий класс адвоката… У самого Андрея с застольными речами возникали постоянные проблемы. Ему казалось, что изобрести что-то качественно новое в такой ситуации практически невозможно, все мыслимые пожелания давно классифицированы и многократно обкатаны, так что он, как правило, отделывался стандартными фразами, чувствуя, что они звучат в его устах до невозможности фальшиво. В некоторой степени это можно было посчитать издержкой производства. Крайне лаконичный в общении на бытовые темы, он раскрывался только на работе, когда требовалось «расколоть» злоумышленника, грамотно расспросить очевидца, выудить из памяти «терпилы» подробности, о которых он сам бы не вспомнил, или вынудить свидетеля дать показания, игнорируя, а то и ломая его активное нежелание оказываться втянутым в официальную орбиту криминальной драмы. Акулов замечал такое не только за собой, но и за многими своими коллегами. Ловкие и предприимчивые на работе, крепкие профессионалы оказывались беззащитными перед простыми житейскими неурядицами, не замечая явных признаков надвигающейся семейной катастрофы, теряя жён и детей, запутываясь в отношениях с друзьями и родственниками.
— Твоя Виктория ещё не собирается замуж? — спросила Маша про младшую сестру Акулова. — Я её видела как-то недавно…
— Думаешь, она поинтересуется моим мнением по этому поводу? Как будто бы пока не собирается. Чёрт, когда меня сажали, ей был двадцать один год, и она казалась мне почти что ребёнком.
— Сейчас она производит впечатление очень даже взрослой особы.
— Не то слово! Трудно поверить, но иногда она ведёт себя так, словно её жизненный опыт и всё, что к нему прилагается, значительно превосходят мой багаж. На редкость самоуверенная и знающая себе цену леди.
— Не самоуверенная, а уверенная в себе.
— Наверное, так оно и есть, и, наверное, это есть правильно. Представляешь, я даже толком не знаю, где она живёт и где работает. Нет, адрес и телефон у меня, конечно, есть; она снимает квартиру. А что касается работы… Где-то танцует — ты ведь знаешь, она с детства танцами занималась, но пригласить нас с матерью на своё выступление категорически отказывается. Утверждает, что будет нас стесняться, что выступать перед незнакомыми людьми ей гораздо проще… Дескать, суд родственников — самый суровый, а она ещё не считает себя настолько хорошей актрисой, чтобы пройти подобное испытание.
— А ты бы согласился, чтобы сестра и мать видели, как ты работаешь? Ты готов выдержать такой экзамен перед ними?
— Это разные веши! — запростестовал Акулов, уверенный в своей правоте, но Ермакова его перебила:
— Внешняя сторона может быть разной, но внутреннее, личное отношение может и совпадать.
Помолчала и, поскольку Андрей не возразил, задала ещё один вопрос, облокотившись на стол и опершись подбородком на сцепленные пальцы:
— Скажи мне, Акулов, а для чего ты вообще работаешь?
— По привычке. — буркнул он, откидываясь на спинку стула и закуривая. — И потому, что податься мне больше некуда.
* * *
Утром Ермакова на машине отвезла Андрея домой.
— Ты свои права не потерял?
— Валяются где-то в столе, — ответил он. — А что?
— Мне казалось, что раньше тебе нравилось водить. Помню, как ты гонял на отделенческой «оперативке»…
— А теперь ни разу не попросил пустить меня за руль? — Андрей пожал плечами. — Просто не было подходящего случая.
На самом деле он просто испытывал зависть к её чёрной «Мазде-323» и не хотел усиливать это чувство, сменив пассажирское место на водительское в машине, которая ему не принадлежала.
— У Волгина есть какие-то старые «Жигули», он предлагал мне ими попользоваться, — добавил Акулов зачем-то.
— Ты отказался? Правильно сделал.
Остановились возле подъезда.
— Ты прямо сейчас в аэропорт?
— Да, осталось два часа до самолёта. Если бы ты переменил своё решение, я могла бы остаться.
— Отметим день рождения позже. Тем более что мы с тобой и вчера неплохо посидели.
Маша улетала на неделю в Москву, где у одного из её постоянных клиентов случились крупные неприятности. Он обещал Ермаковой четыреста долларов «суточных» в день, оплату гостиницы, компенсацию транспортных расходов и услуг связи. Андрей не вдавался в подробности, знал только, что клиенту предъявлено обвинение и его необходимо срочно вытаскивать из-под ареста. Возможности для этого вроде бы имелись. Маше предстояло работать в спарке со столичными коллегами; в случае положительного решения вопроса гонорар, как представлялось Андрею, должен был составить весьма приличную сумму в иностранной валюте. Её брат в своей детективной конторе оперировал значительно меньшими суммами, но тоже не бедствовал. Акулов однажды представил, какую бы деятельность сумел развить он при таком материальном обеспечении. И он, и остальные опера, вынужденные в большинстве случаев раскрывать преступления на голом энтузиазме. Количество «глухарей» по всей стране сократилось бы на несколько порядков, начиная от кражи наволочек с бельевой верёвки и заканчивая «резонансными» убийствами известных людей, за которые падкие до сенсаций газетчики и недалёкие обыватели полощут милицию при любом случае.
Первоначально, когда только стало известно о намечающейся командировке, Маша собиралась поехать в Москву на своей машине. Расстояние было не столь уж большим, дороги — приличными, так что Ермакова рассчитывала добраться часов за восемь-десять, не нарушая скоростной режим и делая остановки для отдыха. Своё желание Маша объясняла необходимостью быть в столице максимально мобильной, что возможно лишь в том случае, когда «тачка» всегда под рукой. Акулов резко воспротивился.
— В тебе говорит вечный мужской шовинизм, или ты заботишься о моей безопасности?
— В дороге всякое может случиться. Одинокой привлекательной женщине не место на трассе, — фраза получилась несколько двусмысленной, но Мария обратила внимание совсем не на то, за что себя мысленно отругал Акулов.
— Значит, я всего лишь привлекательная, и не больше того? — спросила она деланно капризным тоном, разворачиваясь к зеркалу.
В конце концов, вопрос был решён в пользу воздушного транспорта…
— Я буду скучать…
— Я тоже.