Всеслав вцепился медвежьей пастью в загривок Волки, мотнул головой — волчье тело подлетело, словно пушинка, рухнув прямо Молли на руки.

Обращённый на неё медвежий взгляд говорил яснее ясного: «Держи крепко, как только можешь! Уронишь…» — дальнейшее Молли старалась не расшифровывать.

Всеслав вновь бежал, и Молли вцеплялась одной рукой в медвежью упряжь, а другой — в мех Волки. Она боялась увидеть кровь, но вервольфу не то оглушило, не то что–то ещё — ран Молли не заметила.

Неожиданно тяжёлая Волка так и норовила слететь наземь, пальцы у Молли немели, но волчью шкуру она не выпускала.

И мысли её так сосредоточились только на одном лишь непреложном стремлении во что бы то ни стало не разжать хватку, что она не заметила, как стихла стрельба, исчезли слепящие лучи прожекторов и все трое беглецов оказались за изломом перевала.

* * *

В нас не стреляют, тупо думала Молли, по–прежнему намертво вцепившись в загривок Волки. И Всеслав больше не бежит, плетётся еле–еле, хромая на одну из лап. И хрипит тяжело. А Волка… Волка дышит, но едва–едва.

Медведь действительно тащился, словно из последних сил, низко опустив голову к самому снегу. На Молли он не глядел.

Но шли они теперь всё–таки вниз.

Вниз, а не вверх.

Королевская армия осталась за спиной. А вместе с пей — и крики «ведьма!», и свист пуль над головой.

Правда, Молли сейчас не могла этому порадоваться. Она вообще ничему не смогла бы порадоваться. Только держалась за поводья да вцеплялась другой рукой в бесчувственную Волку, пока медведь брёл всё дальше и дальше сквозь ночь.

«Почему перевал не охраняется? — подумала Молли. — Где же эти Rooskies, почему не стерегут вход в свою собственную страну?»

И тотчас из ночи донёсся негромкий свист. Ему ответил другой, подальше. Всеслав остановился, почти рухнув нa снег. Молли вместе с Волкой скатились с его спины, скатились вправо, и ладонь Молли сделалась отчего–то липкой.

Свист повторился, как и ответ. Из лунного света, заливавшего белый снег, из серых скал, из ниоткуда возникали тени в долгих балахонах.

Медведь приподнял голову, слабо рыкнул. Его мех покрывала кровь, чёрная в ночи.

Сильная рука опустилась на плечо Молли, и она вздрогнула. Немолодой бородач посмотрел прямо на неё, посмотрел внимательно и испытующе, потом покачал головой.

И махнул себе за спину, где четверо Rooskies держали широкие носилки с одеялами.

Залезай, мол.

Молли кое–как залезла — руки и ноги одеревенели. Бородач набросил на неё одеяла, а потом протянул откупоренную фляжку, над горлышком поднимался парок, видимый даже в слабом лунном свете.

Холод пробирал до костей и глубже, и, чтобы согреться, Молли выпила б и виски, и джина, и даже ужасного, по словам мамы, грога.

Её обожгло, но не от того, что питьё оказалось чрезмерно горячим. В напитке крылось что–то помимо сладости мёда и лёгкого привкуса каких–то трав. Тепло сразу ринулось по жилам, растекаясь по телу, так что Молли с блаженной улыбкой повалилась на носилки, забыв даже поблагодарить бородача.

Миг спустя она уже спала.

Глава 4

Молли часто читала в приключенческих книжках, как герой, заснув в одном месте, просыпается в совершенно ином.

Сегодня на месте такого героя оказалась она сама. Засыпала, повалившись на носилки, посреди морозной ночи на перевале через Карн Дред, проснулась же утром — или уже днём? — на высокой постели под тремя лоскутными одеялами, напоминавшими те, которыми она укрывалась в доме Предславы Меньшой.

— Мур-р! — обрадовалась дремавшая рядом кошка Диана.

— Вот именно, что мур-р, — сказала ей Молли сонным голосом. И огляделась.

Что, и тут сухие травы на стенах?! Это у Rooskies обычай такой?

Хорошо смазанная дверь не скрипнула, и рядом с постелью Молли внезапно появилась женщина. Появилась так неожиданно и так бесшумно, что Молли аж подскочила в кровати, а кошка Диана зашипела.

Среднего роста, с румяными округлыми щеками, глазами, синими как небо, от углов которых разбегалась частая сеть морщинок, в белом платке с алой вышивкой по краям, завязанном сзади, словно косынка, и белой же рубахе, поверх которой надето было нечто вроде платья на широких лямках. Верх светло–синий, низ — тёмный. И широкий кожаный пояс с какими–то сумочками на нём, похожий на патронташ.

«Она выглядит куда старше, чем мама, почти старуха», — подумала Молли. Волосы уже все седые — вон выбивается прядка.

Женщина решительно шагнула к лежащей Молли, нахмурясь, строго посмотрела на Диану — дескать, не шипи попусту, не балуй! — и кошка тотчас прекратила.

Сухая, слегка морщинистая, тёплая ладонь накрыла ладонь Молли, и голове у девочки тотчас заговорил негромкий приятный голос.

«Здравствуй, гостья дорогая. Здравствуй, Молли Блэкуотер».

Вновь, как и с Предславой, чужие мысли звучали на идеальном имперском. Но зачем её держат за руку?

«Извини. Но я могу говорить с тобой только так. Пред- слава, сестра моя меньшая, она умеет лучше. Старшая сестрица наша — ещё лучше. Ну а я… вот так. Нечасто нужда приходит».

«3-здравствуйте, мэм», — испуганно подумала Молли.

Голубые глаза женщины казались спокойными и умиротворёнными. И почему–то это пугало больше, чем суровый взгляд раненой Младшей.

«Средняя. Так и зови. Ну, или Вольховной. Средняя и сестра, а так–то нас трое. Меньшую, Предславу, ты уже знаешь. Она за перевалом воюет. А я здесь целительствую».

«О-очень приятно, госпожа Средняя…» — страх упорно не уходил.

«Боишься меня — и правильно делаешь, — невозмутимо сказала целительница. — А только я всё равно скажу, по–настоящему–то бояться надо не нас с Предславой, а старшую нашу сестру. Вот уж где страх, так там уж страх… — Она даже головой покачала. — Ну да тебе про то думать не надо. Вести Предслава мне отправила. Буду тебя учить, как в себя придёшь».

«Чему учить, госпожа Средняя?»

«Как это чему? Силой своей управлять, конечно же! Предславе не до того, да и не любит она с вашей сестрой возиться. Ей бы в бой, ей бы в драку, а об остальном и думать не хочет. — Целительница аж головой покачала с осуждением. — Так что со мной будешь. И кошка твоя. Пусть мышей ловит, а то спасу нет».

«Госпожа… а… а Всеслав? А Волка?»

«Беспокоишься, девочка? — тонкие губы целительницы слегка улыбнулись. — С ними всё в порядке, особенно со Всеславом. Что ему, медведю, одна–единственная пуля? Застряла в мякоти, кость не задета».

«А Волка? С ней… было плохо, госпожа».