Ползуны могут и не двинуться. Они могут оставаться на месте, пока от городка и его защитников ничего не останется. То ли у Rooskies нет здесь пушек, то ли ещё чего, но отвечать нечем.
Значит, осталось только одно — вперёд, Молли Блэкуотер!
— Волка! Халат! Халат белый! Срочно!
— Ты что удумала?! — заорала та. — Сейчас эти полезут!
— Никуда они не полезут. Так и будут бомбить! А я отсюда ничего не могу сделать! Ближе надо, Волка, миленькая!
Вервольфа прикусила губу.
— Что ты хочешь делать?
— Ползти, как можно ближе. Иначе они тут всё размолотят! И людей перебьют!
— Не перебьют, — уверенно бросила Таньша. — Дома разрушат, но всех не перебьют. Так что…
— Халат неси! — потеряв терпение, тоже заорала Молли. — Немедля!
Таньша затрясла было головой, но тут шевельнулся медведь. Шевельнулся и рыкнул на сестру, да так, что та враз осеклась и рысью помчалась куда–то по траншее, низко пригибаясь.
Медведь фыркнул. Повернул лобастую голову, глянул Молли в глаза — весело и лихо. И подмигнул, чего б никогда не сумел сделать обычный зверь.
Но прежде, чем Таньша успела вернуться, чёрная линия королевских паровиков дрогнула, рыкнула, выплюнула клубы дыма и пара и медленно поползла вперёд.
По–прежнему гремели невидимые отсюда батареи, в грохоте содрогалась земля, а Молли только и могла, что изо всех сил зажимать уши ладонями. Рядом с ней сжалась комочком кошка Ди, которую хозяйка так и не успела оставить в безопасном месте…
«Они подойдут ближе, и Королевство перестанет стрелять. Тогда тут всё раздавят…»
Но пока что им с медведем не давали и головы поднять, не давали высунуться из траншеи, а воздух вокруг заполнила мелкая и едкая пыль, выбитая взрывами из мёрзлой земли.
Молли уткнулась носом в рукав собственного touloupe, с леденящим ужасом ожидая, что вот следующий–то снаряд уж точно угодит прямо в неё.
Ползуны приближались; изрыгая дым, они ползли через снежное поле, а справа и слева от них выдвинулись и вовсе ни на что не похожие монстры, медленно переставлявшие слоновьи ноги. Шагали они ещё медленнее, чем ползуны. Молли видела поворачивающиеся башни, корпуса, опутанные связками паропроводов, сочленения, из которых вырывались струи пара; каждая из этих ног, опускаясь, удлинялась, пока не находила землю. Со стороны могло показаться, что железное чудовище осторожно прощупывает поле перед собой, словно двигаясь через зыбкое болото.
А она–то, Молли, чертила свои сухопутные дредноуты, которые должны были заменить бронепоезда и которым не потребуются рельсы…
Королевство тоже не теряло времени.
От страха Молли совершенно позабыла даже о магии. Забыла даже, зачем и почему она здесь. Только одно и осталось — сжаться комочком, врасти в дно траншеи, в холодную землю, раствориться в ней, сделаться невидимой, ускользнуть куда угодно, лишь бы подальше.
Кто–то вцепился в неё, отрывая от спасительной земли, — Таньша! Зубы оскалены, лицо перекошено и страшнее сейчас самой свирепой волчьей морды.
Но в руках — скомканная белая накидка.
— В-вот…
Оскалившись не хуже вервольфы, Молли поспешно натягивала белое. Хламида была велика, но ничего.
Ох, как же было страшно переваливаться через бруствер, как было страшно окунаться в снег и ползти, прижимаясь к земле, когда глаза и нос забиваются колючим и холодным.
И это настолько её поглотило — просто ползти, распластываясь, что она даже забыла о наступающем Корпусе. Надо было просто прижиматься к земле, сделаться гусеницей, слиться со снегом. А остальное… с остальным разберёмся после.
И она ползла. Не сразу осознав, что рядом с ней, так же распластываясь, ползёт Волка — уже не человек, уже в звериной своей форме. А с другой стороны — медведь, чья шкура внезапно сменила цвет на снежно–белый, словно у льдистого собрата.
Молли хотела заругаться, погнать их назад, но вовремя остановилась.
Это Rooskies. Они не повернут, уж коль решили.
И они ползли дальше втроём. И счастье, что втроём, только кошки Ди тут ещё и не хвата…
— Мяу, — спокойно сказала в ухо кошка Ди. Мол, куда ж вы без меня, глупые двуногие и бесхвостые коты?
Молли только и смогла охнуть. Но делать нечего — не поворачивать же назад?
Тяжёлые снаряды рвались всё дальше и дальше за их спинами. Гаубицы перешли на увеличенный заряд, прибавляя дальности.
Линия чёрных ползунов приближалась. Не три, как в прошлый раз, — самое меньшее три десятка, а за ними — да, точно, цепи пехоты. Шагающие бегемоты по флангам, что могут поливать всё внизу из митральез и всаживать осколочно–фугасные снаряды своих 2 ½-дюймовок прямо в изгибы траншей. От них не спасут ни окопы, ни брустверы.
За спиной раздались сухие винтовочные выстрелы — защитники Мстиславля, похоже, напоминали, что так просто отсюда не уйдут. Молли не знала, зачем они стали стрелять — их пули не пробьют брони паровых страшилищ, егеря прячутся за ползущими крепостями; и, как ни крути, остаётся одна надежда — на неё, Молли.
Так, кажется, этого хватит. Достаточно. И скоро они подойдут ещё ближе. Локоть — ладонь — пальцы, Молли Блэкуотер.
Рядом с ней замерли волчица с медведем. И оба уставились на неё.
— Мяу! — ободряюще заверила её кошка Ди.
Локоть — ладонь — пальцы…
Только почему же так трудно, так медленно собирается в них заветное тепло?
Откуда этот холод, да не привычный уже зимний, не холод снега, а чего–то совсем иного, холод, ползущий по жилам, норовящий обратить в пару стеклянных шаров даже сами глаза? Такой… странно знакомый холод?..
Молли с досадой потрясла ладонью. Что такое? Где то, к чему она уже привыкла? Лёгкое покалывание в кончиках пальцев — и всё?
«Тебя замораживают, — сказал незримый Зверь Земли густым своим басом. — Мы поможем тебе, но… ты можешь не выдержать. Рискнёшь, Молли из Норд—Йорка?»
Замораживает? Кто замораживает?
«Не знаю. Мы, древние этой земли, можем лишь дать тебе силу. Нам не открыто искусство направлять её так, как умеете вы, люди. Мы — хранители спокойствия, вы — вечные его возмутители…»
Кажется, незримый собеседник Молли был в настроении поговорить, но у неё совершенно не было времени!
Я согласна! Давай!
Мгновение, другое — и онемение в пальцах сменяется привычным огнём.
Он побежал вниз от плеча, скапливаясь в ладони, словно дождевая вода. Больше, больше, и ладонь Молли вдруг стала наливаться тяжестью, словно незримое пламя было тяжелее расплавленного свинца.
Но это была не её сила. Чужая, хоть и благорасположенная. Онемевшие пальцы отозвались болью, они оживали, словно затёкшая нога.