Ромео замер, навострил уши и оглянулся.

Вот она! Его любовь! Как же он ее не заметил? С диким ржанием конь повернулся — и погоня возобновилась. С той лишь разницей, что теперь карнавальная лошадь и всадница то исчезали, то появлялись, словно изображение в неисправном телевизоре. Они растворялись в воздухе на несколько минут, а затем снова становились видимыми. А Ромео был все ближе.

— Быстрее! — кричала Пачкуля. — Ну же, вперед!

— Кдасавчик! — голосил Цуцик. — Он пдямо за мной, Кдасавчик. Я чувствую, как он дышит! У меня в боку колет! Я больше не могу бежать!

Отчаянные ситуации требуют отчаянных мер. Красавчик увидел перед собой гигантскую ель — и понял, что это их единственный шанс.

— Быстдее, Цуцик! — орал он. — Лезь на елку!

И как-то — они и сами не поняли как — им это удалось.

Теперь мы знаем, где они и как туда попали. Впереди их ждут долгие часы пререканий. Мы могли бы остаться и составить им компанию, но лучше переместимся на несколько часов вперед и посмотрим, как идут дела в банкетном зале «У черта на куличках», где вот-вот начнется генеральная репетиция.

Глава пятнадцатая
Генеральная репетиция

В банкетном зале царил хаос. В глубине сцены стоял на стремянке Амедео Вампирьяни и вешал первый задник, который изображал знаменитый кабинет Шерлока Холмса на Бейкер-стрит. Очевидно, великий сыщик разделял любовь Амедео к красному цвету. От одного взгляда на его кабинет глаза резало, но все молчали, все-таки Амедео — художник, и вообще. Ведьмы единодушно решили, что, раз он запросил столько денег, значит, декорации наверняка хорошие.

В картонные деревья заколачивали гвозди, с жутким скрипом расставляли рядами стулья, в оркестровой яме «Непутевые ребята» репетировали увертюру. Шум стоял невероятный.

Хьюго хлопнул в ладоши, требуя тишины.

— Так! — пискнул он. — Тихо, пошалуста. Попрошу фсех актероф фыйти на сцену и фстать ф ряд. Мы нашинать смотр костюмоф.

Хихикая и толкаясь, актрисы построились на сцене, немного робея перед Хьюго, который медленно шел вдоль шеренги.

Первыми были детки. Они нарядились в чепчики с рюшами и здоровенные ползунки, тоже с рюшами. У Бугага костюм был голубой, у Гагабу — розовый. На груди у каждой крупными буквами было вышито «ДЕТКА». Обе детки сосали огромные соски.

— Хмм, — с сомнением промычал Хьюго. — Надо было нам лучше опъяснять, што к шему, когда мы закасыфать костюмы. Ну та ладно. Уше слишком поздно. Втяните жифоты и надейтесь на лутшее.

Рядом с детками стояли три принцессы — Белоснежка, Рапунцель и Спящая красавица — в коронах и роскошных платьях. На Чесотке был соломенного цвета парик, подметавший пол, а у Тетери — резиновая грелка в руках.

— Пошему платье ф пятнах, Мымра? — строго спросил Хьюго. — Што ты есть в гримерке?

— Свекольные пончики, — призналась та, что всех румяней и белее.

— Плохо. Ты ше Белоснешка, а не Черногрязка. Перекитыфай фолосы через руку, когда будешь танцефать, Чесотка, а не то фы фсе себе ноги переломать. Тетеря, проснись, у тебя слюни течь. Ладно, фы сгодиться.

Следующей была Вертихвостка.

— Хмм. Надеюсь, ты надефать сферху кофту. Слишком открофенно, — сказал Хьюго.

— Ах, — лучезарно улыбнулась великая царица. — Но в Египте же жарко.

— Не настолько шарко, — твердо сказал Хьюго. — Наденешь кофту. Это приказ. У нас пантомима тля семейного просмотра.

Потом настал черед Чепухинды, прелестного видения в тюлевом платье с блестками. Она неуклюже покружилась, а затем присела в скрипучем реверансе, вопросительно вздернув бровь.

Все вежливо похлопали.

— Неплохо, — кивнул Хьюго. — Ошень неплохо, тофтопочтенная Чепухинда. Только у вас крылья фферх-тормашками. И ботинки придется снять.

Чепухинда явно была шокирована.

— Снять мои ботиночки? Но я всегда ношу эти ботиночки. Это ботиночки моей прабабки. Они передаются из поколения в поколение.

— Просто они не ошень подходить к образу феи, фот и фсе, — попытался объяснить Хьюго. — Феи не носят обувь со стальным носком.

— А эта — носит, — сообщила ему Чепухинда тоном, не допускающим возражений.

Так-то вот.

Хьюго тихо вздохнул и подошел к Шерлоку Холмсу.

Грымзин клетчатый плащ и шляпа с двумя козырьками немного пообтрепались: Свинтус бросил их в сугроб, когда убегал от Пачкули.

— Прекрасно, Грымса, прекрасно. Ты фылитый Шерлок. Я вишу, у тебя лупа треснула. Как тебе это удафаться?

— Случайно, мой дорогой Хьюго, — сказала Грымза, которая, едва получив роль, начала изъясняться как ее герой.

Следующей в шеренге была Шельма; ей не терпелось услышать мнение режиссера. Ее костлявые ноги были затянуты в зеленые колготки, а на голове красовалась шляпа с пером, которую она залихватски сдвинула набок. Она хлопнула себя по бедру и послала публике воздушный поцелуй.

— Вы прекрасная публика, я люблю вас, — заголосила она, — я всех вас люблю!

— Хорошо, сойдет, — сказал Хьюго. — Колготы подтянуть, одеяло на себя не тянуть.

— Не понимаю, почему я должна слушаться какого-то хомяка, — пробормотала Шельма, но так, чтобы Хьюго не услышал. В отсутствие Пачкули он показал себя как очень хороший режиссер. В этом все были единодушны.

Хьюго подошел к Крысоловке, облачившейся в пеструю накидку, от которой рябило в глазах. Гаммельнский крысолов отдал честь дудочкой и вытянулся по стойке «смирно».

— Неплохо, Крысолофка. Один ма-а-аленький совет — постарайся улыбаться. Ты ше друг маленьких детей, та? Они обошать твою феселую музыку.

Крысоловка попробовала улыбнуться. Ничего не вышло. Такое уж у нее лицо.

Замыкала шеренгу Макабра. Она до зубов вооружилась картонными мечами и надела клетчатый шотландский плащ до пят. Вид у нее был очень устрашающий. Когда Хьюго приблизился, она откинула назад голову и зловеще загоготала.

— Молодец, Макабра. Э-э — пошалуй, мы обойтись без фолынки. Она тебе мешать фо фремя срашения. Где Туту?

— Она просила передать, что будет позже, — сказала Белоснежка, рассеянно высморкавшись в подол платья. — Она практикуется работать с фонарем.

— Что сначит «работать с фонарем»?

— Ну, она взяла все наши кухонные стулья, — начала объяснять Рапунцель, — и поставила их рядами. А помощников заставила быть зрителями. Она показывает им, где их места, а если они не слушаются, она — э-э — работает фонарем. Бьет по голове. Похоже, это довольно больно.