– Я тебя ЛЮБЛЮ, Маленькая… – хриплый прерывистый шепот, слышимый только вблизи, разорвал молчание подобно взрыву мины под ногами. Ворвался в её мысли, всё разворошив и перевернув. Костёр превратился в гигантский цветок, возложенный почитателями к её божественным ногам. Звёзды почтительно приглушили свой свет до интимного мерцания.
– Что? – не веря ушам, распахнула она глаза. До такой степени, что они стали широкими, почти европейскими.
– Я тебя люблю! – громко, глядя ей в глаза, повторил Солнышко.
Отблески костра плясали на его лице. В зрачках метались чёртиками восторженные огоньки.
Голос, скручиваясь в тугие всесильные нити, вился, метался вокруг неё снопом торнадо. Увлекал. Уносил. Похищал на глазах у целой планеты… Голос стучался в сознание: «Тебя! Тебя! Тебя!»…
МЕНЯ.
Ирá счастливо глядела на него, пытаясь сдержать предательские слезинки, выкатившиеся в уголках снова сузившихся глаз.
– Я! Тебя! Люб-лю-у-у-у-у!!! – уже не сдерживаясь, выплеснул он всё, что накопилось в душе за целый год.
– лю… лю… лю-у-у-у… – расхохоталось радостное эхо.
– Угу! Угу! – всполошились невидимые ночные птицы, как бы подтверждая на всякий случай этот свершившийся факт.
Темнота стала громадным храмом с непроходимо толстыми чёрными стенами, с тяжелым звёздным куполом, с певчим хором. Ирреальные голоса выводили странную, завораживающую и поднимающую ввысь многоголосую песню, в которой без конца повторялось непонятное слово «Аллилуйя». От этой песни темнота казалась уютной, нестрашной, и на душе стало легко-легко. Словно сама Ночь венчала их на счастье…
– Я тоже люблю тебя, мой единственный… – наконец-то прошептала она и впилась в его губы судорожным лавиноподобным поцелуем, который, начавшись, уже, казалось, не мог кончиться, перемалывая обрывки слов:
– …как же долго я ждала этих…
– …что ж ты так долго…
– …даже не верится…
– …милый…
– …любимый…
– …Большо-ой…
Обрывки слов каким-то образом умудрялись выкарабкиваться из-под слитых воедино губ. Обрывки сливались в горячий безумный шёпот, когда губы путешествовали по лицам, врывались в уши, отшвыривали застывшие мысли о чём-то суетном.
– Я тебя люблю, Солнышко!
– И я люблю тебя, девочка!
Волна страсти тащила их, полузадохнувшихся, измождённых, но счастливых, – на берег. Прокатывала по влажным песчинкам. И вновь отбрасывала в пучину сладкого безумия…
И ОНИ УТОНУЛИ ВО ВЛАЖНОМ КОСМОСЕ.
…Она, почти не касаясь, провела кончиками пальцев по его лицу, притронулась к ресницам. Отдышалась.
– Люблю! О боги, даже это слово – жалкое подобие того, что мне хочется сказать тебе… Солли, я не знаю слов, кроме «люблю». Сейчас я счастлива забыть все слова, что были до этого, и я… несчастна, что не знаю слова лучше, чем «люблю»! Чтобы выразить всю глубину своих чувств… Чтобы сказать тебе ТАК… Чтобы выдать не самую главную тайну «нолеглазов», а свою САМУЮ ГЛАВНУЮ ТАЙНУ… Я ЛЮБИЛА ТЕБЯ с самого начала… Ещё до того, как впервые повстречала в баре на Йеспе. Я люблю тебя с того самого мгновения, как почуяла, запеленговала твою личностную энергетику. Я очень-очень долго разыскивала тебя, любимый… Ты думал, что я искала тебя по приказу генерала Бурга?.. Чтобы вернуть на службу… Нет, на самом деле – для себя. Только ДЛЯ СЕБЯ…
Ирá спрятала своё счастливое лицо, уткнувшись в сильные мышцы мужского торса… Она вдыхала его запах, ставший вдруг терпким, будоражащим и неповторимым. И сквозь ткань комбинезона чувствовала подрагивание его мускулов…
Они стояли лицом к лицу. И смотрели в глаза друг другу. Как самые первые люди на Земле. Точнее, без всякого «как». Сейчас они и были ими, Первыми… От речной воды тянуло прохладой. Птицы умолкли, лишь изредка доносилось уханье невидимого ночного хищника. В её глазах ползали звёзды. На его губах толпились слова:
– Знаешь, любимая, Космос – это ещё не всё… Все эти бездушные звёзды, холодные пустоты, безумные расстояния и прочее… Конечно же, это растаскивало меня год за годом по частям и в разные стороны. Но есть ещё одна напасть, которую я не мог преодолеть… – Иван умолк, откровенно любуясь Ирóй и тут же стал как бы отдаляться, уходить в себя. – Весь это цикл я стремился… рвался к тебе… и всё равно топтался на месте…
Его взгляд изменился. Уголки рта поджались, неуловимо меняя выражение лица.
– Э-э! – Женщина шутливо, но с плохо скрываемой тревогой в глазах взъерошила волосы Мужчины. Поцеловала коротким дразнящим касанием губ. – Ты где, мой верный напарник? Что это за неполный список напастей? А ну-ка, выкладывай! Мне казалось, что мы отработали все списки, и генеральский, и наш собственный…
– Память! Вот что не давало сделать последний шаг к тебе. Память… эта чёрная дыра внутреннего микрокосма… Минное поле, усеянное дивными цветами.
Её рука переползла с его щеки на плечо. Потом вспорхнула на свою грудь, оглаживая. Сделала передышку, а далее, нащупав замок застежки комбинезона, медленно потянула его вниз…
– Минное поле моей памяти… Как я боялся бродить по нему! Несмотря на утренние росы прошлого, приятно холодящие тело. Несмотря на полузабытое разнотравье, будоражащее мнящимися запахами. Несмотря на фигуры до боли знакомых людей, единожды ушедших из моей жизни… Я так хотел ненадолго вернуться к ним! Прикоснуться. И так боялся, что они меня узнают! Спросят: «Ну, что? Не выдержал? Эх, ты…»
Застёжка неспешно поддавалась. Пощёлкивала. Потрескивала, словно бы лопалась напряжённая от возбуждения кожа, состоявшая сплошь из невидимых морщинок-трещин…
– Минное поле… Малышка, знаешь, как в клочья разрывают воспоминанья того, кто поверил в эту тишь и забвение? Стоит только сделать неверный шаг. Отклониться с тропы. Задеть за изъеденную временем струну и… Только ступи шаг на это поле и заброшенная заповедная земля зазвучит!.. И сотнями сладкоголосых сирен запоёт мольба по тебе вчерашнему. И захочется очертя голову броситься в этот омут, в объятия морока… И уже оттуда, смотря глазами обиженного мальчика, попятишься назад… Не понимая, что ты делал тут – в этом взрослом, жестоком мире, где все жрут друг друга, в прямом и переносном смыслах, и ещё неясно, какой из двух честнее… Как же ты мог забыть, а стало быть предать тех, кто произносил твоё имя как-то по особенному?.. Закипит всё внутри и захочется всё вернуть, убежать в эти бескрайние поля на поиски места, где должен был быть ты… И поняв, что этого места нет – не захочется жить дальше с этим страшным знанием… Я уже давно тайком брожу по этим… Может быть мне до сих пор хочется доказать им…
– Не стоит, любимый… Доказать что-то можно только самому себе…
– Может быть… И всё же этот омут так и влечёт в себя… Мне пока удавалось возвращаться… Может быть потому, что везло – не зацепить за растяжку мины… Или же кто-то вовремя окликал из сегодняшнего дня… Знаешь…