– Правда, я еще вирнол добавил, чтобы вы и поспали, и сон значительный рассмотрели!
Я поглядел на Вольперта, и у меня сразу же создалось впечатление, что он надо мной безжалостно издевается.
– И почему я вам доверился?! – всхлипнул я и тут же, вскочив на черный ящик, стал прыгать на нем, стараясь ни о чем уже не думать.
– Ну, что вы, прямо, как младенец, – Вольперт стушевался и мигом покраснел.
– И все же, профессор, как это вы из своей квартиры умудрились психическую клинику смастерить?! – спрыгнул я с черного ящика на черный пол.
– Это не квартира, а клиника, – грустно улыбнулся Вольперт, – оглядитесь сами, разве вы не видите?!
– Ага, – усмехнулся я, – уже и перевезти успели?! И как это вы, профессор, все так быстро успеваете?!
– Представьте, что успеваю, – развел руками профессор, – ведь вас-то там как-то, помнится, преследовал, вот я и подумал, что вам здесь будет гораздо спокойнее и даже интереснее, чем на свободе и с проблемами! Вы же эти проблемы сами-то решить не можете!
Я хмуро огляделся по сторонам и тут же заметил на окнах литые черные чугунные решетки.
– Для буйных, значит, – ошалело пробормотал я.
– Да, нет, это так, для декорации, – теперь Вольперт глядел на меня честно и даже не пытался чесать свой лысоватый затылок, а руки у него при этом лежали на животе, как у священника.
– И в чем же вы меня перевозили?!
– В гробу, батенька, в гробу, но это так, для маскировки!
– В том самом черном и с голой Сиреной?!
– Да, да, конечно, вместе с голой Сиреной! – заулыбался профессор, – к тому же она так не хотела расставаться с вами! Правда, ее пришлось малость усыпить! Все-таки у нее, коллега, некоторая гиперсексуальность наблюдается!
– И что же она, значит, на всех мужчин сразу бросается?!
– Да, нет, – перебил меня профессор, – она только на избранных, что-то вроде вас, таких же одиноких и загадочных, как она сама!
– А какая она, профессор?!
– Да, ничья она, как кошка,
Ей наплевать давно на все,
Безумна? Да! Но лишь немножко,
Ведь у нее нет никого, – прошептал Вольперт.
– Кошка – это кошка,
Страсть как все хотят
Влететь в ее окошко
И наплодить котят, – прошептал я.
– Устала она от мира
И в гробе теперь лежит,
Я оставил ее бы в квартире,
Да супруга мне не велит, – признался шепотом профессор.
– Вы сами, безумец, профессор,
Как можно больную лечить,
Держа в гробу как невесту
И к ней тайно ночами ходить, – прошептал я в ответ.
– И как вы это догадались, – потер переносицу Вольперт, в это время его золотые очки сползли на кончик носа, – хотя, впрочем, как бы, если взять во внимание и, так сказать, между прочим, и основываясь исключительно на фактах, беря во внимание анализ, и потому что основополагаясь исключительно на необходимых раритетах, и кроме всего прочего, уважая и свой авторитет, я могу вам заявить, что многие мои пациенты, коллега, были столь же проницательны, как вы!
– Да, какой же я больной, профессор?
– Эх, милый мой, – громко вздохнул Вольперт, – ни одного еще человека на земле я бы не назвал психически здоровым!
– А как же вы тогда их всех лечите?! – кивнул я в сторону решеток на окнах.
– Я лечить никогда не учился
И в науках я был не силен,
Пока сам не попал вдруг в больницу
И не стал ее главным врачом! – торжественно улыбаясь, прошептал Вольперт, стоя по-армейски на вытяжку, плотно прижав свои руки к бедрам.
– Н-да, – я уже с большим сомнением поглядел ему в лицо.
Однако профессор и не думал рассеивать мое сомнение, он просто подтолкнул меня к большой черной двери в такой же черной стене, и мы сразу же оказались в другой, более просторной, но все-таки черной комнате. Возле экрана включенного телевизора до слез хохотали двое бритоголовых мужчин, чьи дебильные лица едва таили в себе хоть какой-то проблеск человеческого смысла. Во всяком случае, как я ни хотел, но я его не видел! На экране мелькали кадры автокатастроф, сбитые, покореженные до неузнаваемости машины и тела, вылетающие то из них, то из-под их колес, и все с какой-то бешеной скоростью летело куда-то к черту…
Люди превращающиеся мгновенно в трупы… И огонь, и скрежет металла, и падающие огромные здания – все на экране сливалось в мощную адскую какофонию какой-то единой ураганной стихии… Все опрокидывалось в Вечность, и по моему телу бегали мурашки, а волосы вставали дыбом и быстро седели, и слезы из глаз катились градом, а эти дебилы смеялись и тыкали своими грязными пальцами в экран…
– Да, это же идиоты, – шепнул я Вольперу, – олигофрены, ловящие кайф от чужой смерти! Какая страшная, невообразимая радость! Они не устают хохотать никогда в силу своей дебильности! Как же это так, профессор?! – я глядел на Воль-перта с ужасом, будто сознавая, что он сам давно заразился их безумьем и теперь им делится со мной от какой-то непонятной космической скуки.
– Возможно, вы думаете, что я тоже помешался? – с улыбкой спросил Вольперт.
– Да, ну, вас к черту! – выкрикнул я, – выпустите меня, я хочу отсюда уйти, и, пожалуйста, верните мне мою свободу! Вы ведь, кажется, честный человек!
– Да уж, – вздохнул Вольперт, озираясь на продолжающих хохотать у экранов идиотов, – волшебник пьян, и чуда не случилось!
– Так, вы выпустите меня или нет?!
– Не волнуйтесь! Ваша свобода в ваших руках, она находится вот здесь, – и Вольперт ткнул меня пальцем в висок.
– Я сейчас вас уничтожу! – прошептал я, раскрывая пальцы для удушения профессора.
– Да, отдам я вам вашу свободу, как только вы подойдете к выходу! – испуганно втянул голову в плечи профессор, – непременно отдам, вы только не волнуйтесь!
– Но я сейчас хочу!
– Сейчас?! – удивленно пробормотал профессор и неожиданно подошел к ядовито желтому цветку с горшком, который был болтами прикручен к подоконнику, и стал медленно мочиться в него, одновременно глядя на меня с лукавой ухмылкой.
Сумасшедшие хохотали, как заведенные куклы, временами казалось, что в них влили огромную порцию трифтазина с морфием. Временами моя голова куда-то уплывала вместе с потолом, пока Вольперт не прекратил своего безобразного мочеиспускания и, обернувшись ко мне, вдруг произнес: «Нужно быть действительно великим человеком, чтобы суметь устоять даже против здравого смысла! Кстати, это не я так страшно выразился, это придумал Федор Михайлович Достоевский. Впрочем, все, что он когда-то придумал, давно стало правдой!»