Банальность выше парадокса, хотя и превращается в него.
Основной же банальностью превратившейся для меня в парадокс стало то, что любой мужчина даже против своей воли соединившийся с женщиной, все равно становится ей ближе и роднее, и даже в моем случае, когда всего лишь была попытка со стороны свихнувшейся женщины.
Быть ощутимым уже неплохо потому, что, доставаясь любой женщине и проникая в нее, ты знаешь как будто бы все, что она прячет в себе. И почему возникает такое ощущение, если ты даже противишься этому?!
Наверное, потому что часть твоей крови и твоего существа попадает в нее метафизически, от одного только прикосновения, желания другого существа тебе все кажется уже осуществленным, пусть и ничего и не было.
Я давно заметил, что супруги с годами делаются очень похожими друг на друга, и даже их тяга к одним и тем же друзьям приобретает иногда фантастический характер.
Впрочем, я уже думаю как-то уж слишком сверхпарадоксально. Гиперболы какие-то черчу из квартиры Финкельсонов и на небо…
Сразу же после приготовления мне завтрака, Люба стала прикладывать к синяку лед, но я объяснил ей, что в этом случае может помочь лишь бодяга – измельченная в порошок пресноводная водоросль, и сбегал за бодягой в аптеку.
Потом смешал порошок с горячей водой, и осторожно нанес ей в виде густой мази на синяк. Вскоре мазь высохла, образовав тонкую сухую корочку.
– Очень щипит, и глаз левый начинает слезиться, – пожаловалась Люба.
– Не надо пытаться насиловать друзей своего мужа! – с чрезмерно преувеличенным пафосом воскликнул я.
– Да, как вы можете упрекать женщину, пытавшуюся доставить вам всего лишь удовольствие?! – возмутилась Люба с той упрямо бросающейся в глаза прямотой, которая порою может показаться истиной.
– Да, разве, это удовольствие?! – воскликнул я, и Люба мгновенно как налетевшая буря, опять попыталась наброситься на меня, добившись от меня весьма выразительного крика.
– Да, ну, тебя, – отошла от меня обиженная Люба, а я напряженно вглядывался в нее, и думал, как бы эта женщина не довела меня до психоза. С трудом оторвавшись от стула, я все же заставил себя подняться, и, одевшись, пошел искать подходящее турагентство.
На прощание Люба все же поцеловала меня в щеку и звонко засмеялась. Синяк у нее сошел благодаря бодяге, правда вся левая щека у нее теперь краснела как будто от ожога.
– Надеюсь, вы еще вернетесь, – прошептала она, стыдливо потупив накрашенные глаза.
– Ничто вас так не выдает, как ваше желание видеть меня снова, – шепнул я в ответ, и вышел на едва сгибающихся от перенапряжения ногах.
По дороге в турагентсто меня измучила совесть. Ведь человеческую жизнь в сущности нельзя назвать ни хорошей, ни плохой, все в ней так ужасно перемешано, что никакая правда в ней никогда не восторжествует!
Вот и я сам, как какая-то вещь, а не человек, чуть не дал себя использовать неудовлетворенной, а поэтому лживой и дурной женщине, да к тому же жене своего друга.
Доброму человеку бывает стыдно даже перед собакой, а что уж там говорить о моем друге, о Любе, и о моих женах?! Конечно, все рано или поздно забудется, и может уже через год, через два не будет иметь для меня никакого значения, но в настоящем времени моя совесть – это большая неизлечимая болезнь.
Впрочем, средство от этой болезни есть, это забвение. Человек многосторонен, он может сделать какую-нибудь глупость, и тут же ее забыть, и жить как жил, или совсем иначе жить, не все ли равно?!
И Борька, конечно, прекрасный друг, но теперь я к нему буду приходить с опаской, и с тяжестью громадного стыда! Надо уехать куда-нибудь на край света, и жить там со своими женами, с Капой, Верой, Мнемозиной, Нонночкой, Лолочкой и даже с Нонной Львовной со Скрипишиным.
Надо жить, как в молодости, чтобы жизнь казалась бесконечной, хотя так оно и есть, достаточно приглядеться к зерну, зерно умирает по мере того, как из него вырастает растение.
Зерно умерло – осталось растение.
Растение умирает по мере того, как из него вырастает растение. Зерно умерло – осталось растение.
Растение умирает по мере того, как снова из себя дает зерно, из этого получается вечная фаза развития!
Таким образом, формула бессмертия заключается в постоянном изменении формы жизни, что приводит к сглаживанию и изменению формы самой памяти, вследствие чего ни одно живое существо во Вселенной не помнит, кем оно было, и было ли оно вообще?!
Это схоже с провалом памяти у пьяного, где память тоже превращается в туманное припоминание того, что было.
Другой тождественный этому механизму предмет – сон. Во сне человеку дано почувствовать изменение самой формы существования, меняющиеся постоянно образы сна, различные превращения одних образов в другие делают сон похожим на сказку.
Во сне человек чувствует, что жизнь его похожа на сказку. Из этого можно сказать, что жизнь тождественна сказке! И фантасты, и пророки из прошлого очень много предсказали в будущем!
И тут же я задумался об одной странной вещи. Раньше, чуть ли не с самого детства мне нравились женщины с определенной формой носа и губ, и я даже сам себе не мог объяснить такого пристрастия, пока не встретил свою Мнемозину с таким же носом и губами, которая дала мне истинную любовь!
Следовательно, моя память еще раньше извлекала из себя образ Мнемозины! А потом вслед за Мнемозиной и Вера с Капой дополнили этот образ новыми подробностями.
Относительно несостоявшейся, но метафизически осуществленной связи с Любой, я уже как-то успокоился, ведь я не любил эту женщину, и то, что она набросилась на меня как цепная собака, и добилась если не от меня, то от прикосновения ко мне сиюминутного удовольствия, нисколько не умаляет ни моей дружбы с Борисом, ни моей любви к моим прекрасным женам.
Мудрый человек феноменален, он феноменально быстро очищается от грязи, окружающей его, хотя бы потому, что масштабом его жизни служит вечная истина, которая есть во всем, что составляет нашу природу! И теперь мне нисколько не стыдно, я подумал, попереживал все это, и забыл к черту! К черту все, что мешает жить!
Переступив порог турагентства «Дилижанс», я сразу же оказался в хищных лапах юной блондинки, завалившей меня каталогами и рекламными проспектами.
Договорившись на будущее о встрече, я взял с собою кучу рекламной продукции, чтобы все это переварить и осмыслить в одном из номеров гостиницы «Ленинградская», куда направил свои стопы. Хорошенько поев в гостиничном ресторане, и выпив грамм двести водочки, я уселся у себя в номере в кресло и стал листать эту муру!
Просидев в такой небрежной позе около часа, я, наконец, выбрал одно интересное государство. Это была Австралия. Меня больше всего заинтересовало то, что в этом государстве проживает много эмигрантов из России, и даже выпускается несколько газет и журналов на русском языке, а потом меня всегда притягивали сумчатые животные Австралии.