Подруги предпочли бы обсудить это с настоящим наследником, а не с его половиной. Но что делать, если Назар демонстрировал потрясающее равнодушие к наследству. Зато Лолита изнывала от любопытства.
– Я что-то не поняла: старушка готова отдать деньги любому Назаряну или только тем, в ком течет кровь ее брата?
Лолита так увлеклась расспросами, что подруги почувствовали благодарность, когда Лолиту отвлекли каким-то вопросом. Зато к ним тут же подсела полная добродушная женщина, выкрашенная под блондинку, но с угольно-черными бровями. Причем они были не выщипаны, а не слишком аккуратно выбриты. И между ними сохранилась полукруглая щетинистая дорожка, по которой легко узнавалась первоначальная форма этих мощных бровей.
Зато женщина держалась куда приветливей своей сестры.
– Кушайте, девочки, кушайте, – ласково приговаривала она. – Вы ведь издалека приехали. А моя сестра, когда дело касается денег, способна уморить любого. Сколько они живут, столько удивляюсь Назару и его терпению. Я бы на его месте давно сбежала бы от Лолы за тридевять земель.
– У нее такой тяжелый характер?
– Ужасный! Родители уже и не чаяли, что сбагрят ее хоть кому-нибудь. Но нашелся все-таки и на Лолиту дурак.
И практически без передышки Анита, повернувшись к хозяину дома и подняв стакан с вином, воскликнула:
– Сто лет жизни тебе, Назар. О тебе говорю. О твоем великом терпении! За тебя пью!
Назар молча кивнул. И улыбнулся. Улыбка неожиданно преобразила его. И подруги подумали, что, возможно, их хозяин вовсе не такой уж угрюмый отшельник. Просто жизнь с неугомонной стервозной женой сделала его таким мрачным.
– Наверное, она ему постоянно сцены устраивает, – предположила Мариша. – Ну и особа!
– Уже до язвы мужа довела, – кивнула головой Анита. – А ему ведь еще и сорока лет нету. Не понимает, глупая, если он всерьез заболеет и умрет, что с ней-то будет? О ее характере на сто километров в округе все наслышаны. Больше ее замуж никто не возьмет. Одна помрет. Как есть одна! Воды подать некому будет.
– А ей вы это говорили?
– Много раз! Только от нее одно слышно – деньги, деньги. Можно подумать, в них только счастье.
Рассуждая, Анита все подкладывала и подкладывала подругам лакомые кусочки. Подливала вина. Милая, теплая женщина, заботливая мать и преданная жена, она вызывала доверие и симпатию.
Затем за столом затянули песню. Подруги хотя и не понимали слов, но старались подпевать по мере сил. Потом включили музыку и стали плясать. Ничего хитрого. Достаточно было разучить несколько основных танцевальных па, и ты уже почти армянка. Крутишь бедрами и делаешь красивые вращательные движения руками. У подруг получалось.
Назар в общем веселье участия не принимал. Его лицо кривилось то ли от боли, то ли от тяготивших его мыслей. Но в конце концов он поднялся и подошел к подругам.
– Хочу показать вам дом, – предложил он им. – Пойдемте.
Подруги были несколько удивлены, но отказаться не посмели и молча последовали за хозяином. Как они уже поняли, дом был большим, добротным и отделанным красиво и со вкусом. Чувствовалось, что в дом вложено много сил и души.
– Какая резьба! – восхитились подруги, увидев чудесные перила, которые обрамляли лестницу, ведущую на второй этаж.
– Вам нравится? – улыбнулся хозяин дома. – Это моя работа.
– Вы – мастер этой красоты?
– А то! – ухмыльнулся Назар, снова заметно оживляясь.
И он принялся показывать подругам, где еще в доме есть его работы. Он и в самом деле был художником, что называется – от бога. И похоже, бедолаге в его собственной семье не хватало простого человеческого участия и внимания. Вот он и радовался, услышав от гостей похвалу своему мастерству. А подруги не скупились. Во-первых, потому что ничто не стоит так дешево, как доброе слово. И ничто не ценится так высоко. Разумеется, при условии, что оно звучит искренне и идет от сердца. Но подругам в самом деле нравилось то, что создавал хозяин дома. А во-вторых, им стало просто жалко этого вконец затюканного стервозной женой чудака.
– Будь у меня такой муж, я бы считала, что мне повезло, – прошептала Юлька на ухо Марише.
– Так действуй.
– Это я просто к слову.
– Так нечего и болтать зря!
Но диалог подруг был прерван.
– А вот тут комната, в которой хранится она, – произнес Назар.
– Она? – очнулись девушки. – Кто она?
Сразу на ум полезли всякие нехорошие ассоциации. Уединенный образ жизни хозяев дома. Их нежелание пускать к себе посторонних. Кто у них тут спрятан? Какая-нибудь заблудшая жертва?
– Она – моя коллекция старинного оружия, – пояснил Назар, и чары спали. – Главное сокровище моего дома.
Подруги с интересом перешагнули порог комнаты. И ахнули. Оружия тут и в самом деле было предостаточно. Кривые сабли, кольчуга, щит, ножи и даже меч. Кроме прочего, тут был еще один кубок, по виду серебряный, но оказавшийся на самом деле оловянным.
– Вот этот кубок – мое главное сокровище, – с гордостью произнес Назар.
– Почему?
Подруги откровенно были удивлены. Их кубок не впечатлил. Тусклый металл. Никаких украшений, кроме узкой кованой полоски по кругу с какими-то старинными буквами, прочесть которые они не могли.
– Что тут написано?
– Это старый язык, – произнес Назар, держа кубок в руках. – Армянский, разумеется, но я и сам толком не понимаю. Что-то о том, что владеющий им и еще какими-то предметами будет властелином всего.
– Видимо, это, связанное с культовыми церемониями, – предположила Мариша. – Вроде как у нас у царей полагалось иметь скипетр и державу. А впоследствии еще и корону. Ну и для священников, у них свои регалии.
– Соответственно сану каждого, – поддакнула Юля.
Назар никак не прокомментировал слова подруг. Он молча поглаживал кубок по шероховатому боку.
– С этим кубком связана одна наша семейная история, – сказал он наконец. – Видите эту неровность?
И он показал на чуть вогнутую часть кубка.
– Видим.
– Этим кубком мой пращур убил своего врага.
– Убил? Как убил?
– Предание на этот счет ничего не говорит. Но лично я думаю, что он треснул им нахала, посмевшего приставать к его жене, которая была у него редкой красавицей, по голове. И проломил ее.
– Голову? Кубком?
– Именно. Оттого и появилось вот это углубление.
Теперь подруги посмотрели на кубок с куда большим, чем прежде, уважением. Выходило, что перед ними не просто неказистый сосуд для возлияний, как они подумали вначале, а вроде бы орудие убийства. Это во многом меняло их отношение к предмету.