– Ну так вот, – с удовольствием продегустировав первую партию этих гребешков, продолжила говорливая тетка, – а после он из тюрьмы вышел, но все и даже его семья от него отвернулись. Вот какие люди жестокие бывают. Эмин тогда совсем молодой мальчик был. Озлобился. И решил, что раз родные к нему так отнеслись, то и будет он уголовником. Как они о нем и думают.
– И что?
– Что-что, – проворчала женщина, которой мешал говорить горячий гребешок. – Снова сел.
– Во второй раз?
– Ну да. А когда вышел, то поумнел. И понял, что себе только хуже делает, а не кому-то там. И за ум взялся.
– Не испортила его тюрьма, выходит? – спросила Мариша.
– Да как сказать, – прошепелявила тетка, которая в этот момент увлеклась уже новым блюдом: тушеные овощи – баклажаны, кабачки, ранний перец, репчатый лук и томаты, все рубилось крупными кубиками, складывалось в кастрюлю, заливалось кукурузным маслом и тушилось на маленьком огне с чесноком и пряностями. – Я ведь его в молодости не знала. Может быть, он и другим был. Тюрьма людей все равно меняет, хотят они того или нет. Только слабых она губит. А сильный еще сильней становится.
Эмин оказался из числа сильных. Несмотря на свою юность и наивность, он не пропал. А впитав в себя новые законы и порядки, по которым жили его новые соседи, сумел сохранить и частицу прежнего Эмина.
– В общем, когда он с Амалией познакомился, он уже за ум взялся. Торговлю открыл. Не знаю, на какие деньги, может быть, кто-то из прежних дружков и помог, только Амалия зорко за этим делом следила. Чтобы никаких прежних криминальных отщепенцев даже поблизости от их дома не показывалось.
– Так и следила?
– Не за ними следила, – вздохнула тетка. – Но получалось, что и за ними тоже.
– Как это?
– Ревновала она его – жуть!
– Эмина?
– Да, Эмина своего.
– А было к кому?
Женщина прикрыла кастрюлю с тушеными овощами крышкой. И, заговорщицки оглядевшись по сторонам, поманила подруг нагнуться поближе к ней.
– Еще как было! Эмин, упокой Господь его душу, тот еще ходок был по части женского пола. Еще хорошо, что Амалия и десятой части его похождений не знала. А то бы вообще с ума сошла. Но и того, что знала, достаточно было, чтобы покой и сон потерять.
– И выслеживала?
– Не всякий раз, но бывало. Особенно вначале, пока Эмин еще не привык, что прятаться от жены нужно.
И, понизив голос почти до шепота, тетка произнесла:
– У него и внебрачные дети имеются! Вот так-то! Вот к кому Амалия мужа по-настоящему ревновала. Женщины – что! Пришли и ушли. А дети – они навсегда.
Услышав про детей Эмина, подруги превратились в одно сплошное ухо. И тут, как на грех, их информатора позвали в комнату к Амалии, которой именно сейчас приспичило терять сознание. Подруги едва успели перехватить женщину уже у дверей.
– Двое у Эмина детей, – торопливо ответила она. – От разных женщин. Про мальчика ничего не скажу, не знаю. А девочка неподалеку живет. Хорошая такая девочка. А как мать ее второй раз замуж вышла да прочь укатила, Амалия девочку эту даже полюбила.
– Полюбила?
– А что? Вы не думайте, Амалия – она не злая. Кричит много, а сердце у нее доброе. Да и опасности девчонка больше для нее не представляла. Мать-то ее, любовница Эмина, испарилась. Ревновать стало не к кому. Так почему бы Амалии доброту свою перед мужем и не показать?
– Значит, дочка, – задумчиво произнесла Мариша.
– Ну да. Татевик девочку зовут. Не знаю даже, почему ее до сих пор тут нет. Должно быть, уехала куда-нибудь. Не знает еще, бедняжка, что отец у нее скончался. Ой, горе какое! Горе!
– Сколько же ей лет? – перебила запричитавшую вновь женщину Мариша.
– Да уж, помнится мне, двадцать еще в прошлом году ей исполнилось, – не сбиваясь с дыхания, ответила та. – Засиделась в девках, что и говорить.
И с этими словами тетка ловко вывернулась из рук подруг. И устремилась к своей Амалии. А подруги переглянулись. Засиделась в девках? Это в двадцать-то лет? Ну и понятия в этой Армении. Просто дикие какие-то.
Тем не менее подруги решили никуда не уходить, пока не поговорят с дочерью Эмина. Но сделать это оказалось сложней, чем им вначале показалось. Сколько они ни расспрашивали собравшихся, никто не знал, куда подевалась Татевик и придет ли она вообще. Наконец та самая болтливая женщина, родственница Амалии, отлепилась от вдовы. И, сжалившись над приунывшими подругами, объяснила им, где именно живет Татевик.
– Съездите, скажите девочке новость про отца, – велела она подругам. – А то мы Таточке звоним, звоним, а она то ли не слышит, то ли трубку не берет.
– Съездим, – согласилась Юля.
– Можно еще последний вопрос?
– Что еще?
– Вы не знаете, покойный владел какими-нибудь редкими или просто старинными вещами?
Тетка изумилась.
– Ну, есть у него одна шкатулка, – сказала она. – Амалия говорила, что Эмин трясется над ней, словно над великой драгоценностью.
– А как она выглядит?
– Обычная шкатулка из резной слоновой кости. Вся желтая от времени. Потрескалась. Никчемная вещь. Только и ценности, что старая. Эмин говорил, что это единственная вещь, которую он сохранил на память о своем древнем роде и вообще о семье.
– А вы не могли бы посмотреть – эта шкатулка на месте?
Женщина посмотрела на подруг, как на сумасшедших.
– В доме похороны! – воскликнула она. – Покойника вот-вот принесут. Всюду полно народу, всех надо обиходить, накормить и приветить!
– Мы понимаем. Но шкатулка…
– Амалия не в себе, ничего не соображает, все мне приходится тянуть.
– Понимаем. Но…
– И тем не менее вы хотите, чтобы я все бросила и занялась поисками какой-то паршивой шкатулки?
– Не сейчас, но, может быть, потом? – робко предположили подруги.
– Может быть, – кивнула женщина и строго прибавила: – А пока поезжайте за Татой. Пусть едет мне на подмогу. Срочно! От этих клуш, что явились, никакого проку, одна морока.
И подруги отправились на другой конец города. Чтобы не затевать суету и волокиту с общественным транспортом, подруги поймали такси. И, наслаждаясь местными невысокими ценами, двинулись по красивым улицам южного города.
– Вот мы и на месте, – сообщил подругам таксист. – Вас подождать?
– Да. Правда, мы не уверены, что обернемся скоро. Но рано или поздно мы точно придем.
– Мне все равно. Сколько нужно, столько и гостите. Счетчик-то тикает, – весело ухмыльнулся таксист.