– Похоже, у вас вполне определенное мнение по этому вопросу, доктор.
– Да, поскольку я знаю, что целиком и полностью прав.
– Вы в этом твердо уверены?
– Ну, я хочу сказать…
– Что все остальные ошибаются? Все врачи, которые верят в такое психическое отклонение, как расщепление личности?
– Я не это…
– Значит, вы – единственное светило в области психиатрии. Спасибо, доктор, это все.
* * *
Настала очередь доктора Саймора Рали. Перед присяжными предстал невысокий, ничем не примечательный мужчина лет шестидесяти.
– Спасибо, что согласились дать показания, – начал Бреннан. – Все знают, что за вашими плечами долгая блестящая карьера. Вы – доктор, профессор, известный психиатр…
– Представители защиты осведомлены о безупречной репутации доктора Рали, – вмешался Дэвид.
– Благодарю, адвокат. Доктор Рали, что означает термин “ятрогенность”?
– Под этим подразумевается ухудшение болезни, вызванное попыткой излечения психотерапевтическими методами.
– Нельзя ли немного конкретнее, доктор?
– Видите ли, в психотерапии на пациента часто влияет мнение врача, его отношение к какому-то вопросу. Психотерапевт может заставить человека подлаживаться под свои требования или точку зрения.
– Каким образом это относится к расщеплению личности?
– Если психоаналитик задается вопросом узнать, существуют ли в человеке несколько различных личностей, пациент способен придумать эти самые чужеродные “я” лишь затем, чтобы угодить своему доктору. Это весьма скользкая тема. Амитал натрия и гипноз могут имитировать или спровоцировать появление симптомов расщепления сознания у вполне нормальных пациентов.
– Значит, вы считаете, что сам психоаналитик, рискованно экспериментируя с гипнозом, способен изменить состояние пациента до такой степени, что тот может поверить во что угодно?
– Да, такие случаи бывали.
– Спасибо, доктор. Адвокат может приступить к перекрестному допросу.
– Все мы знаем о ваших заслугах, доктор, – обезоруживающе улыбнулся Дэвид. – Вы не только практикующий психиатр, но и преподаете в университете.
– Совершенно верно.
– Сколько лет вы являетесь наставником молодежи?
– Более пятнадцати.
– Потрясающе. И как у вас на все хватает времени? Наверное, вам приходится разрываться между преподаванием и практической работой?
– Нет, последние годы я только преподаю.
– Вот как? Последние годы? И давно вы оставили врачебную деятельность?
– Лет восемь назад, но я внимательно слежу за текущей литературой и в курсе всех последних исследований.
– Должен сказать, я нахожу это достойным всяческого уважения. Значит, вы много читаете. Поэтому и знакомы с термином “ятрогенность”?
– Разумеется.
– Скажите, много ли ваших бывших пациентов жаловались на расщепление сознания? Утверждали, что их телесную оболочку делят еще несколько человек, рожденных собственным воображением?
– Да нет…
– Немного? Сколько же? Человек двенадцать?
– Нет.
– Шесть?
Доктор покачал головой.
– Четыре?
Ответа Дэвид так и не дождался.
– Скажите, мистер Рали, вы вообще когда-нибудь видели больного, страдавшего этим недугом?
– Знаете, это трудно…
– Да или нет, доктор?
– Нет.
– Значит, вам известно о деперсонализации исключительно понаслышке и из литературы? Больше вопросов не имею.
* * *
Представитель обвинения вызвал еще шестерых свидетелей, удивительно единодушных в своих показаниях. Микки Бреннан собрал девять ведущих психиатров страны, абсолютно уверенных в том, что расщепление сознания – выдумка преступников, старающихся выйти сухими из воды.
* * *
Версия обвинения была почти изложена. Когда последний свидетель в списке дал показания, судья Уильямс обратилась к Бреннану:
– Больше у вас нет свидетелей, мистер Бреннан?
– Нет, ваша честь. Но я хотел бы показать господам присяжным фотографии со сценами преступлений, сделанные после убийств…
– Ни в коем случае! – разъяренно прошипел Дэвид.
Судья повернула голову в его сторону:
– Что вы сказали, мистер Сингер?
– Я сказал…
Сейчас он сорвется, и тогда…
– Протестую, ваша честь, – поправился Дэвид. – Обвинение пытается настроить присяжных против…
– Протест отклонен. Все условия следовало выдвигать перед началом слушаний. Мистер Бреннан, можете показывать свои снимки.
Дэвид резко развернулся и пошел на место. Бреннан взял со своего стола пачку фотографий и раздал присяжным.
– Понимаю, леди и джентльмены, смотреть на это не слишком приятно, но мы собрались здесь, чтобы выяснить истину. И не давайте себя обмануть высокими словами, умными теориями, удобными предлогами и сказками о таинственных чужеродных “я”, якобы убивавших людей. Перед вами трое мужчин, зверски и бесчеловечно убитых. Закон гласит, что кто-то должен платить за эти преступления. Дело каждого из вас позаботиться, чтобы правосудие свершилось.
Страшно был смотреть на лица присяжных, искаженные ужасом и неверием.
Обернувшись к судье, Бреннан объявил:
– Обвинение закончило допрос свидетелей, ваша честь.
Уильямс посмотрела на часы:
– Уже четыре. Заседание на сегодня закончено и возобновится в понедельник, в десять утра. Суд удаляется на два дня.
Эшли Паттерсон стоит на эшафоте прямо под свисающей петлей, но тут подбегает всполошенный полисмен и объясняет:
– Остановите казнь! Ее должны убить током! Сцена мгновенно меняется, и Эшли уже прикована к электрическому стулу. Охранник тянется к выключателю, и в ушах Дэвида звенит пронзительный вопль Тессы Уильямс:
– Нет! По приговору ей следует ввести яд! Дэвид пробудился и с сильно заколотившимся сердцем сел, растерянно оглядываясь. Пижама была насквозь мокрой от пота. Он попытался встать, но перед глазами все поплыло. В виски словно колотили тысячи маленьких молоточков, голова разрывалась от боли. Он коснулся своего лба. Горит, как в огне. Голова кружилась все сильнее, и Дэвид схватился за спинку кровати, боясь упасть.
– О нет, – простонал он. – Только не это! Именно этого дня он ждал с таким нетерпением. Сегодня должен был начаться допрос свидетелей защиты.