К Келли уже летел Пьер с чудесным полосатым бикини.
— Дорогая, тебе нужно поскорее переодеться. Нельзя терять ни минуты, — затараторил он, сунув ей бикини. — Vite! Vite!!
Келли медленно опустила руки, уронив бикини на пол.
— Пьер!
— Что, дорогая? — удивился он.
— Надень его сам.
Домой Келли привезли в лимузине. Управляющий вознамерился было послать с ней сопровождающего, но Келли отказалась. Ей хотелось остаться одной. В вестибюле стояли консьерж, управляющий домом Филип Сандр и мужчина в комбинезоне, окруженные толпой жильцов.
— Бедная мадам Лапуан, — вздохнула какая-то женщина. — Какая кошмарная трагедия! Роковая случайность.
Мужчина в комбинезоне поднял два зазубренных отрезка тяжелого кабеля.
— Это не случайность, мадам. Кто-то испортил автоматический тормоз.
В четыре утра Келли все еще сидела в кресле, рассеянно глядя в окно. В ушах по-прежнему звучали голоса полицейских.
Мы из полиции… нам нужно срочно поговорить… Эйфелева башня… предсмертная записка… Марк мертв… Марк мертв… Марк мертв.
Эти слова стали погребальным плачем, бившимся в мозгу Келли.
Ей казалось, что она вновь и вновь видит, как Марк летит вниз, вниз, вниз…
Келли порывисто протянула руки, чтобы поймать его за миг до того, как он ударится об асфальт.
Ты умер из-за меня? Я сделала что-то не так? Или не сделала? Сказала что-то? Не сказала? Я спала, когда ты ушел, дорогой, и не успела попрощаться. Поцеловать тебя. Сказать, как люблю. Как сильно ты мне нужен. Без тебя я не вынесу. Помоги мне, Марк. Помоги, как помогал всегда.
Она устало сжалась в кресле, вспоминая, как было раньше. До Марка, в те кошмарные дни ее молодости…
Келли родилась в Филадельфии. Она была незаконнорожденной дочерью Этель Хэкуорт, чернокожей горничной, работавшей на одну из самых известных в городе семей, главой которой был всеми уважаемый судья. В семнадцать лет Этель стала настоящей красавицей, и Пит, двадцатилетний привлекательный блондин, старший сын Тернеров, увлекся ею, соблазнил, и уже через месяц Этель поняла, что беременна.
Девушка во всем призналась возлюбленному.
— Это… чу-чудесно, — сказал тот и бросился к отцу сообщить плохие новости.
Наутро судья Тернер вызвал Этель к себе в кабинет и объявил:
— Я не позволю, чтобы в моем доме работали шлюхи! Вы уволены.
Не имея ни денег, ни образования, ни профессии, Этель нанялась уборщицей на завод и трудилась с утра до вечера, чтобы содержать себя и новорожденную дочь. За пять лет она скопила достаточно денег, чтобы купить обшарпанный, обшитый вагонкой дом, который затем превратила в пансион для мужчин. Дом состоял из гостиной, столовой, четырех маленьких спален и узкого крохотного чулана, где спала Келли.
С этого времени в доме постоянно появлялись и исчезали мужчины. Они вселялись, жили, снова уезжали, и все повторялось сначала.
— Это твои дядюшки, — объясняла Этель. — Не беспокой их. Ты должна вести себя тихо.
Келли радовалась, что у нее так много родственников, пока не подросла и не поняла: все они просто чужие люди. Когда ей исполнилось восемь, случилось непоправимое.
Она успела мирно заснуть в своем темном чуланчике. Разбудил ее громкий шепот:
— Ш-ш-ш. Попробуй только пикнуть!
Кто-то грубо задрал ее рубашонку, и не успела она опомниться, как один из «дядюшек» придавил ее к матрасу, зажал ладонью рот и рывком раздвинул ей ноги. Она пыталась сопротивляться, но неизвестный оказался слишком силен. Что-то твердое разорвало тело, и девочка задохнулась от невыносимой боли. Он был беспощаден, вонзаясь в нее раз за разом, проникая все глубже, сдирая кожу. Келли почувствовала, как откуда-то изнутри хлынула теплая кровь. Неслышные крики рвались из груди. Она боялась, что лишится чувств в непроглядном мраке чулана.
Прошла целая вечность, прежде чем он наконец содрогнулся и встал.
— Я ухожу. Проговоришься матери, и я ее убью.
Насильник исчез.
Последующая неделя была почти невыносимой. Приходилось постоянно терпеть боль, но бедняжка мучилась, пока не стало немного легче. Очень хотелось рассказать матери обо всем, но она хорошо помнила угрозы безликого негодяя. Что, если он и вправду убьет маму?
На самом деле насильник мучил Келли не больше нескольких минут, но эти минуты навсегда изменили жизнь Келли. Из девочки, которая, как все ее сверстницы, мечтала о муже и детях, она превратилась в затравленную тень, считавшую себя грязной и опозоренной.
И еще кое-что изменилось.
После той ночи она стала бояться темноты.
Когда Келли исполнилось десять, Этель заставила ее помогать по дому и строго спрашивала за все, несмотря на то, что порой работа была не по силам десятилетней девочке. Келли поднималась в пять утра, чтобы почистить туалеты, вымыть пол на кухне и помочь матери приготовить завтрак. После школы она стирала белье, вытирала пыль, подметала и вместе с матерью готовила ужин. Жизнь превратилась в утомительную, невыносимо тоскливую поденщину.
Келли была готова снять с материнских плеч хотя бы часть обязанностей в надежде на похвалу. Но слов ободрения и благодарности она так и не дождалась. Мать была слишком занята жильцами, чтобы уделять внимание дочери.
В детстве какой-то добродушный жилец прочитал Келли «Алису в Стране чудес», и она долго поражалась исчезновению Алисы в волшебной кроличьей норе. Позже она часто мечтала о таком способе бегства от действительности.
Вот что ей нужно: уйти от всего. Спрятаться в такую же норку. Невозможно провести всю жизнь за чисткой туалетов, мытьем полов и уборкой после нерях-постояльцев.
И вот однажды Келли нашла свою волшебную кроличью нору. Воображение — вот что ее спасло. Воображение, способное унести в любое место на земле. Она переписала свою жизнь…
Теперь у нее был отец, с таким же цветом кожи, как мать. Они никогда не сердились, не кричали на нее. И все жили в чудесном доме. Родители любили ее. Любили. Очень любили.
Келли было четырнадцать лет, когда мать вышла замуж за одного из постояльцев, бармена по имени Дэн Берк, мрачного, вечно всем недовольного ворчуна средних лет. Келли никак не могла ему угодить.
— Ужин паршивый…
— Это платье тебе не идет.
— Жалюзи в спальне по-прежнему сломаны. Я же велел тебе починить…
— Ты плохо вычистила туалеты…
Ко всему прочему, отчим Келли сильно пил. Перегородка между чуланом Келли и спальней матери была очень тонкой, и ночь за ночью девочка слышала звуки ударов и вопли.