– Можно взглянуть на ваше удостоверение? – вежливо осведомился начальник полиции.
– Конечно, – сказал Макс.
Он вытащил свое удостоверение, и Ферраро внимательно оглядел его сначала с одной, а потом с другой стороны. Возвратив наконец документ, итальянец подумал, что в Швейцарии, видимо, явно туговато с инспекторами. Усевшись снова на свое место, он спросил:
– Чем могу служить?
На беглом итальянском Макс начал объяснять, зачем прибыл на Сардинию. Некоторое время начальник полиции Ферраро пытался сообразить, на каком языке говорит гость. Когда он наконец понял, то предостерегающе поднял руку и сказал:
– Баста! Вы говорите по-английски?
– Естественно, – ответил Макс.
– Тогда очень прошу, давайте говорить по-английски.
Когда Макс кончил говорить, начальник полиции Ферраро сказал:
– Вы ошибаетесь, синьор. И напрасно тратите время. Мои механики уже проверяли этот джип. И все согласились, что это был несчастный случай.
Макс, согласно кивнув, невозмутимо сказал:
– Но я-то его еще не видел.
– Хорошо, – согласился Ферраро. – Джип в городском гараже. Выставлен на продажу. Один из моих людей проводит вас туда. Вы хотели бы осмотреть место происшествия?
Макс удивленно вытаращил глаза:
– Зачем?
В качестве провожатого был назначен инспектор Бруно Кампанья.
– Мы уже проверяли. Обычный несчастный случай, – заявил Кампанья.
– Вы ошиблись, – сказал Макс.
Джип стоял в дальнем углу гаража; передняя его часть все еще хранила следы недавней аварии, и даже ясно видны были буро-зеленые потеки живицы.
– Никак до него руки не доходят, – пожаловался механик.
Макс обошел вокруг джипа и внимательно оглядел его.
– Что же они сделали с тормозами? – спросил он.
– Иезус! – воскликнул механик. – И вы туда же. – В голосе его чувствовалось раздражение. – Я двадцать пять лет проработал механиком, синьор. И лично осматривал этот джип. К этим тормозам прикасались в последний раз, когда он сходил с конвейера завода.
– Тем не менее кто-то же их испортил, – уверенно заявил Макс.
– Но как? – брызгая слюной, заорал механик.
– Пока не знаю, но обязательно выясню, – доверительно сказал ему Макс и, бросив прощальный взгляд на джип, вышел из гаража.
Начальник полиции Луиджи Ферраро взглянул на инспектора Бруно Кампанью и спросил:
– Куда ты его подевал?
– Никуда. Я привел его в гараж, там он как осел уперся, что это был не несчастный случай, переругался с механиком и сказал, что хочет пройтись один.
– Вот оболтус!
* * *
Макс стоял на берегу, глядя на изумрудные воды Тирренского моря, но не видя их. Он думал, расставляя по местам разрозненные факты. Это было похоже на разгадывание гигантской головоломки: все мгновенно складывается в единую картинку, когда знаешь, что куда ставить. Джип был маленькой, но очень важной частицей этой головоломки. Его тормоза были проверены опытными механиками. У Макса не было причин ставить под сомнение их честность и компетентность. И он принимал как должное, что никто к этим тормозам не прикасался. Но, так как на этом джипе ехала Элизабет и кто-то явно желал ее смерти, он также принимал как должное, что кто-то все же испортил тормоза. На тормозах не обнаружено следов порчи, но, как это ни парадоксально, они все же были испорчены. Здесь явно поработала умная голова. Тем необходимее было ее побыстрее разоблачить, и тем интереснее.
Макс ступил на песок пляжа, присел на выступ большого камня, закрыл глаза и снова глубоко задумался, отыскивая в уме ранее не замеченные детали, отбрасывая ненужное, расчленяя и вновь соединяя разрозненные детали картинки.
Двадцать минут спустя все встало на свои места. Глаза Макса широко раскрылись, и он в восхищении подумал: «Здорово! Вот это умница! Я должен непременно встретиться с этим человеком».
После этого инспектор Макс Хорнунг посетил еще два места: одно неподалеку от Олбии, другое в горах – и в полдень того же дня самолетом вернулся в Цюрих.
На самом дешевом месте в третьем классе.
Начальник охраны «Роффа и сыновей» сказал, обращаясь к Элизабет:
– Все произошло слишком быстро, мисс Рофф. Мы ничего не успели сделать. Полыхнуло так, что, когда прибыли пожарные, лаборатория уже полностью выгорела.
В лаборатории удалось обнаружить только обугленные останки Эмиля Джипли. Его записи были либо похищены из лаборатории до взрыва, либо сгорели вместе с ним.
– Исследовательский корпус находился под круглосуточной охраной, не так ли? – спросила Элизабет.
– Да, мэм. Мы...
– Как давно вы исполняете должность начальника отдела безопасности?
– Пять лет. Я...
– Вы уволены.
Он попытался было протестовать, потом передумал:
– Да, мэм.
– Сколько людей работает под вашим началом?
– Шестьдесят пять.
Шестьдесят пять! А не смогли уберечь одного.
– Официально вас уведомляю: в течение двадцати четырех часов все они должны получить расчет, – сказала Элизабет, – все до одного.
Он вопросительно посмотрел на нее:
– Мне кажется, вы несправедливы.
Она подумала об Эмиле Джипли, о его навсегда потерянной бесценной формуле, о подслушивающем устройстве у себя в кабинете, которое она случайно обнаружила и раздавила, как клопа, каблуком.
– Убирайтесь отсюда, – сказала Элизабет.
Чтобы вытеснить из головы образ обугленных останков Эмиля Джипли и сгоревших вместе с лабораторией его подопытных зверьков, она старалась до максимума заполнить деятельностью каждую минуту того злополучного утра. Одновременно гнала от себя мысль о колоссальных убытках, понесенных концерном из-за утери формулы. Не было никаких гарантий, что формула не всплывет и не будет запатентована какой-нибудь из конкурирующих фирм, и Элизабет ничего не сможет с этим поделать. Джунгли есть джунгли. Стоит твоему конкуренту почувствовать, что ты слабее, как он уже рвется тебя добивать. Но здесь замешан не конкурент, а друг. Смертельный друг.
Элизабет настояла, чтобы охрану передоверили профессиональной полиции. В окружении незнакомых лиц она будет себя чувствовать в большей безопасности.
Затем позвонила в «Опиталь интернасиональ» в Брюсселе, чтобы выяснить, как себя чувствует мадам ван ден Лог, жена бельгийского министра. Ей сообщили, что она все еще находится в коматозном состоянии. И никто не может поручиться за ее жизнь.