Борис обещал к нам приехать, но не говорил ничего определенного. «Когда дела отпустят, тогда и приеду».
– Мам, а ведь мы еще не собирались…
– Не собирались, – подтвердила я. – Но мы же не будем с собой баулы тащить.
Я наспех прикидывала, что взять из шмоток. И нужно ли покупать новый чемодан. У старого при поездке в Турцию в прошлом году отлетело одно колесико. Боря его приделал, но надолго ли?..
Я посмотрела на Бориса, который шумно пил кофе, уткнувшись в чашку, и перед моим мысленным взором возникла картинка нашей будущей совместной жизни: спокойной, устоявшейся, без сюрпризов и потрясений. Я смотрела на него и понимала, что даже если за нашими плечами будет солидный стаж семейной жизни, воскресный завтрак будет протекать именно так: горка булочек, свежесваренный кофе, длинные ломти сыра, аккуратно лежащие на тарелке, разговоры, в которых мне приходится подстраиваться под Борьку – убеждать, соглашаться или, наоборот, молчать. Да, сейчас у Бориса трудные времена, но когда все рассосется, придет в норму, мы с ним будем жить именно так, как я сейчас нафантазировала.
Я привыкла к нему, и поэтому мне с ним легко и одновременно трудно. Привычка – это палка о двух концах. С одной стороны, предсказуемость и стабильность, с другой – скука и рутина, когда все обрыдло до невозможности, хочется взорваться и заорать: «Как вы все меня достали!» И в первую очередь сказать эти слова Борису, который способен всю душу вымотать своей занудностью и дотошностью, который часто сидит, впялившись в телевизор, и молчит, а на все расспросы отвечает одно: «Слушай, не приставай. Дай отдохнуть человеку. На работе умотался, и дома никакого покоя нет».
Но я не взрываюсь, а держу себя в руках. Я понимаю, что мне не двадцать лет и характер-торпеда хорош только в молодости, когда море по колено и вместо одного мужика сразу появляется другой, как на месте срубленной головы Змея Горыныча моментально вырастает другая. С годами настрой становится иным, и рубить сплеча не очень-то хочется. Да и глупо.
Жизнь заставляет меняться, и, увы, не в лучшую сторону. Это чушь, что люди с годами становятся мудрее. Просто более осторожными, более гибкими, более скучными. Люди линяют, и вместо разноцветной яркой шкурки вырастает другая – серая и неприметная.
Но Борис мне нужен. И поэтому я терплю.
– Ой, булочки! – Рука Кристины потянулась к булочкам, лежащим на большом блюде.
– А ты умылась? Руки помыла?
– Ага. Вот. – Она показала свои ладошки. – Чистые.
– Ладно, ешь.
– Дядя Борь, ты когда к нам приедешь? – спросила Кристинка, уминая булку.
– Я приеду позже, – буркнул Борька. – И буду плавать в море, как кит. – Он приложил руки к ушам и надул щеки. – Вот так… – И приблизил свое лицо к Кристине.
Она завизжала и, вскочив с табуретки, спряталась за меня.
– Как ребенок, честное слово! – снисходительно заметила я. – Вообще-то ты хотел вылететь вместе с нами.
– Хотел. – Борис провел рукой по волосам. – Но не получилось. Дела…
– Ты мог бы оставить их на Росторопшу.
Помощника Бориса по бизнесу зовут Миша Росторопша. Бывают же такие фамилии! Свою он оправдывал полностью. Миша мелькал везде, как молния: худой, юркий, с зачесанными назад волосами, он выглядел значительно моложе своих лет. Когда я первый раз увидела его, то подумала, что Борька вовсю нарушает трудовое законодательство и эксплуатирует подростка. Миша Росторопша выглядел на пятнадцать-шестнадцать лет, хотя ему уже было двадцать три.
– У Росторопши свой участок работы. Парень и так пашет, как вол, а я ему вынужден зарплату скостить почти в два раза.
– Смотри сам. Когда выберешься, тогда и выберешься, – сказала я, не желая дальше спорить на эту тему. Какая разница, когда к нам присоединится Борька. Днем раньше – днем позже…
– Еще кофе можно? – спросил Борис, запихивая в рот половину булки.
– Можно. Я смотрю, у тебя аппетит появился.
Через два дня, в начале пятого, мы прилетели в Симферополь. Погода была по-южному жаркой, и не успели мы выйти в город, как за нами увязалась разношерстная компания: таксисты, предлагающие свои услуги, тетеньки, обвешанные табличками: «Сдаю жилье недорого», и носильщики, готовые подхватить твой чемодан и нести куда угодно.
На все вопросы, просьбы и советы я отвечала твердо: ничего не надо. Спасибо. Спустя минут пять многие поотстали, кинувшись на более сговорчивых граждан, и только еще пара таксистов плелась за нами, обреченно повторяя: вам куда – отвезем за умеренную плату. Но когда я подошла к автобусным кассам, бедолаги отстали и примкнули к кучке коллег, стоявших на площади около своих тачек и зорко высматривавших потенциальную добычу.
Я взяла два билета, не посмотрев на места, потом с опозданием спохватилась – если последние, то Кристинку могло укачать, но нам повезло: мы сидели в середине, и Кристи, утомленная перелетом, могла поспать у меня на плече.
Ни поспать, ни подремать ей не удалось: автобус сильно трясло на поворотах, а повороты здесь возникали каждые десять минут, дорога шла серпантином в горы, и, оставив свои попытки, Кристи уставилась в окно, завороженная открывшейся панорамой.
– Смотри! – Кристи прильнула к окну. – Краси-во! – протянула она.
Горы шли неровной грядой. Одна за другой, взмывая застывшими волнами. Ярко-синее небо было без единого облака, словно все облака попрятались в тень от летней жары.
В детстве мы с отцом и матерью только один раз ездили на юг и тоже, по странному совпадению, в Алушту. Детские впечатления, конечно, размазались, стерлись. Лет мне тогда было даже меньше, чем Кристинке, – пять с хвостиком. Я страшно радовалась, что еду к морю, и как только увидела горы, какой-то сказочный городок с игрушечными домиками, лепившимися один на другой, так сразу и влюбилась в Алушту.
Я была готова все время купаться в море, жариться на пляже, есть вкусный плов и золотистые, с хрустящей корочкой, чебуреки, тающие во рту. Но родителям поездка почему-то не понравилась. Они все время ссорились, что само по себе было очень странно. Обычно они жили душа в душу, и я не слышала никаких сердитых ноток в их голосах. Правда, отношения они предпочитали выяснять не при мне, но все равно отголоски этих ссор докатывались до меня.
– Почему вы ссоритесь? – спросила я у папы. – Вам здесь не нравится?
– Нравится, но… – И он нажал мне на кончик носа.
– Ну, скажи, скажи… – требовала я.
– Ты все придумала…
И так обрывались наши разговоры. Мы с отцом несколько раз гуляли по городу. Один раз мы зашли во двор какого-то дома, и там, оставив меня на пять минут сидеть на лавочке, отец куда-то отлучился, и я сидела, болтая ногами, смотрела на кипарисы, росшие во дворе, и думала: куда отец делся и почему не взял меня с собой? Отец вернулся минут через пятнадцать сам не свой, нахмуренный и серьезный.