– Лешка – это мой коллега по работе.
– Тот самый, которому ты передала всех своих клиентов?
– Точно.
– А Верунчик?
– Верунчик – это моя тетя.
– Тетя? И ты зовешь ее просто Верунчик?
– Да? А что? Мы с ней почти как сестры.
Сама Мариша обращалась к своей тете – Серафиме Ильиничне – исключительно по имени и отчеству. Ну, иногда называла ее тетя Серафима или тетя Фима. Но чтобы там Фимка, Фимулька или даже Фимочка! Такое панибратство Марише и в голову не приходило.
– Ладно, Верунчик так Верунчик, – пробормотала она.
В конце концов, в каждой избушке свои погремушки. И со своим уставом в чужой монастырь не лезут. Охота Лизе звать свою тетю Верунчиком, пусть зовет. Какое ей, Марише, до этого дело?
– Наверное, вы очень близки с тетей, – только и сказала она.
– Нет. Не очень. Тетя у меня человек своеобразный. Художница.
– В самом деле? Она выставляется? У нее бывают выставки?
– М-м-м… Нет, что-то не припомню. Да и ее работы… Они, как бы это помягче выразиться, они на любителя.
Другими словами, полотна Лизиной тетки не пользовались чем-то даже мало-мальски смахивающим на успех.
– Но Верунчик все равно считает, что ничем другим она заниматься не может. Что живопись – это дело ее жизни. И плевать она хотела на всех, кто этого не понимает.
– Оставим твою тетку в покое, – решила Мариша.
– Да, оставим. Только… только странно.
– Что странно?
– Верунчик мне никогда не звонит на домашний телефон.
– Почему?
– Не хочет общаться с Виталькой.
– Он критиковал ее полотна?
– Не в том дело, – поморщилась Лиза, явно с трудом сдерживая подступающую зевоту, наконец-то стало действовать введенное ей снотворное. – Многие ее критикуют, Верунчику критика по фигу. Нет, Виталька ей не нравился… Ну, не знаю, за что он ей так не нравился. Просто не нравился – и все тут! Поэтому она избегала всяческого общения с ним. И всегда звонила мне на трубку. А уж потом я сама перезванивала ей, если Витальки не было поблизости.
Несмотря на сложность отношений между родственниками в небольшой Лизиной семье, Мариша все равно считала, что Верунчик и разборки с ней могут и подождать. Лизе и Марише еще предстояло проводить ментов. Врачи уже ранее любезно избавили молодую вдову от тела ее мужа. А после ухода ментов в квартире и вовсе стало просторно.
– Ух ты! – восхитилась Мариша, когда обнаружила, что может свободно пройти к входной двери и так же свободно вернуться назад, никого не обходя, мимо кого-то не протискиваясь и не натыкаясь.
Как тут не вспомнить старый анекдот. Жил-был бедный, даже очень бедный человек. И жил он в ужасной тесноте, в крохотной хижине вместе с женой, тремя отпрысками и своими престарелыми родителями. Все они сидели друг у друга на головах и буквально ненавидели друг друга и тесноту, в которой жили. И вот после одного особенно жаркого денька в кругу семьи взмолился этот бедный человек, и обратился он к Богу с просьбой:
– Господи! Сделай что-нибудь, чтобы мы смогли жить нормально.
И Господь, как ни странно, ответил так:
– Вижу, как тебе худо. И знаю, как помочь твоему горю.
– Как же?
– Возьми к себе в дом лошадь и корову с теленком.
Человек хотя и удивился, но послушался и взял. Прошло несколько недель, но лучше не стало. И снова взмолился этот человек и снова услышал ответ:
– Возьми свинью с приплодом и прочую домашнюю живность.
Человек уже выбился из сил и безропотно внял совету. Но лучше не стало. А стало совсем худо. И когда он понял, что либо наложит на себя руки, либо сбежит из дома, он в третий раз воззвал к Господу.
– Господи, сделай же что-нибудь. Совсем погибаем от тесноты.
– Отправь обратно лошадь в конюшню, корову и свинью с приплодом в хлев. А также выстави прочь всю домашнюю птицу и прочую живность.
Человек исполнил. И оставшись в хижине только со своей семьей, радостно возвестил Господу:
– Спасибо тебе за чудо, Господи. Как хорошо-то нам всем стало в доме! Как просторно!
Так и у Лизы. Когда Мариша вошла в ее квартирку, она была уверена, что тесней этой халупы ей видеть не приходилось. Но после того как в квартире потолкались менты, врачи и спасатели, да еще на кухне лежал труп, а потом все, включая Виталика, покинули помещение, квартирка Лизы уже не казалась Марише такой тесной. Вполне сносное жилье. Двум человекам тут хватит места с избытком.
Лиза все еще продолжала бубнить о Верунчике и причине ее звонка. Но затем она стала зевать так часто, что слова буквально тонули в зевке.
– Ты лучше поспи, – посоветовала ей Мариша.
– Что ты. Я не могу.
– Можешь.
– Мне страшно.
– Если хочешь, я побуду с тобой.
Лиза явно обрадовалась такому предложению.
– Ты в самом деле это можешь сделать?
– Могу. Дома меня никто не ждет. По крайней мере еще пару дней я совершенно свободна. Могу и с тобой переночевать, если тебе так будет легче.
– Гораздо! – выдохнула Лиза, глаза которой уже закрывались. – Гораздо легче. Ты себе даже не представляешь…
Но договорить не смогла. Глаза бедной Лизы окончательно слиплись, голова упала на подушку, и она заснула. Мариша прикрыла ее мягким одеялом из чесаной овечьей шерсти, а сама перебралась в соседнюю комнату. Хотя ей сегодня выпало куда меньше переживаний, чем Лизе, но и она чувствовала настоятельную необходимость в отдыхе.
На следующий день Мариша проснулась, как это ни странно, в превосходном настроении. Самочувствие у нее тоже было на пятерку. Почему-то на чужом диванчике она отлично выспалась. Никакой призрак убитого Витальки ее ночью не тревожил. И вообще, спала она без снов, что редко с ней случалось. Поясница при пробуждении тоже не ныла, хотя спала она отнюдь не на ортопедическом матрасе, а голова была ясная и светлая.
– Ох, как классно! – потянулась Мариша, жмурясь от ярких солнечных лучей, которые заливали комнату.
Но тут же она вспомнила, зачем она здесь, и спохватилась:
– А где же Лиза?
Лиза обнаружилась в соседней комнате. Там, где ее и оставила вчера вечером Мариша. Молодая женщина спала, сладко подложив ладонь под щеку. Вид у нее во сне был такой безмятежный и счастливый, что Марише даже стало жалко ее будить. Она на цыпочках прокралась на кухню, где сварила себе кофе, щедро плеснула в него молока и добавила сахара. Получилась внушительных размеров кружка кофейного напитка. Но именно так Мариша и любила пить утренний кофе. Крохотных чашечек, рассчитанных на один-два глотка, она не понимала. Что ее организму два жалких глотка кофе? Ей надо много-много кафе. А лучше всего, чтобы к нему прилагались булочки с маслицем.