– Алексей – второй муж вашей соседки.
– Лешка! – ахнула толстуха. – И че? Говорите, убили его?
– Убили.
– Да как же это? – схватилась за голову тетка. – Да что же это? Ох, девки! Вы в дом проходите! Что на лестнице-то толочься! Такое дело… Ух! Заходите, одним словом!
И провела в большую, но как-то несуразно обставленную квартиру – старые лыжи тут соседствовали с новеньким гардеробом с зеркальными дверцами, а щербатая грубая столешница накрывала изумительный и прехорошенький сервировочный столик с тонкими оленьими ножками. Шелковый ковер на полу, а чуть в отдалении какая-то замусоленная тряпка, едва ли достойная называться ковровым покрытием.
Создавалось ощущение, что в квартире живут два человека с диаметрально противоположными взглядами на жизнь. Один барахольщик и старьевщик, а другой неплохо зарабатывающий и тяготеющий к прекрасному.
– Заходите, заходите, – проворно убирая подальше с глаз гостей колченогую табуретку, место которой было разве что на помойке, и выдвигая новенькие, сверкающие свежим лаком стульчики, говорила толстуха. – Убили, говорите, Лешку? Вот жалость-то какая! Хороший мужик. И детишек, что своих, что чужих, не обижал никогда. Я ведь тогда дверь в дверь с ними жила. Вон моя квартирка, напротив. Одна комната у нас была. А как Наталья с Лешкой съезжать стали, так я своего алкоголика и уговорила на обмен. Свою мы халупу продали, а у Натальи купили. И проценты агентству платить не пришлось! А то ведь они десятину возьмут, не постесняются. Да и Евдокимовне нос очень уж хотелось натянуть. Она ведь приходила к нам, Наталью искала. А как узнала, что они с Алексеем фатерку свою продали, аж затряслась от злости вся! Так ей и надо, дуре злобной!
– А кто она такая?
– Евдокимовна?
– Да.
– Мать Витькина. Свекровь, значит, Наташкина. Неужели Наталья вам про нее не рассказывала?
– Нет. Как-то не пришлось.
– Гадина еще та! – вдохновилась толстуха. – Как Витька помер, все хотела Наталью с насиженного места с детьми согнать. Дескать, квартира сыну принадлежала, да ведь сын помер, значит, она тут снова хозяйка.
– И что?
– Наталья, ясное дело, в отказ. С Витькой столько лет она мучилась, да выходит, задаром? Голышом обратно к себе убираться прикажете? Ну она и послала Витькину мать вместе с ее претензиями куда подальше. Ну, а Евдокимовна этим не успокоилась. Все приезжала, все требовала. Одно время даже в суд собиралась идти.
– Зачем?
– Как это зачем? Квартиру сынову у невестки отсуживать.
– Но не вышло?
– Да ничего у нее не получилось. Ей нотариус все популярно объяснила. Что помимо нее самой у Витьки еще двое наследников имеется. Сергею по-любому доля полагается, он же парень! Ни о какой передаче квартиры в личную собственность одной Евдокимовны речи даже идти не может. Все Наталье должно достаться, а после нее уже сыну или другим детям.
– И все?
– Все, да не все. Евдокимовна с таким решением не смирилась. Да и с чего ей мириться, коли она из той породы, у которых и зимой снегу не выпросишь. Жадная до ужаса. Все ей одной достаться должно.
– Почему?
– Дура она! Все картины голодной старости ей мерещатся. Вот и гребет под себя изо всех сил. А того, глупая, не понимала, что не квартиру на себя тянуть надо было, а внука. Один он у нее остался. Сын помер. С невесткой отношения никакие. Значит, внучка нужно задабривать.
– А она и этого не делала?
– Пару раз брала Сережку к себе. Так тот от нее голодный возвращался и злой до ужаса. Бабка его по музеям да по выставкам, а мальцу это без интересу. Ему на каруселях бы покататься, да в компьютере пострелять. А бабка это не одобряла. И ну давай мальца строжить! В общем, не выходной день, а одно недоразумение у них получалось. Вот Наталья и перестала ребенка к бабке отправлять.
– Ну и правильно сделала!
– Правильно-то правильно, а только у Евдокимовны с головой к старости совсем плохо сделалось. Она и с молодости с придурью была, а как в возраст вошла, вообще труба. Она внука и невестку выслеживать принялась. И как увидела, что Наталья с Алексеем сошлась, совсем очумела. В драку лезла, кулаками махала. Насилу они бабку угомонили. До милиции дела не дошло, врать не буду, но грозилась им Евдокимовна всеми карами, включая и смертную.
Подруги выразительно переглянулись. Вот и еще один подозреваемый на роль убийцы Алексея! Бывшая свекровь Натальи! Наверное, бабка затаила на Алексея жуткую злобу.
– А сейчас свекровь Натальи жива?
– Жива, коли не померла, – равнодушно произнесла тетка. – Да только вряд ли Евдокимовна помрет. Такие рано не умирают. Такие долго живут и другим жить не дают.
– А поговорить с ней можно?
– Это вы на предмет Алексея? Думаете, его Евдокимовна отравила?
– Ну… Наверное, она была сильно зла на человека, который занял место ее покойного сына, воспитывал ее внука, да еще в квартире, которую она считала своей, хозяйничал.
– Во-во! – хмыкнула толстуха. – Последнее – это вы правильно сказали. Квартира – это для Евдокимовны самое главное. Я и то хотела вам сказать про нее. Ведь она аж затряслась от злости, когда узнала, что квартирка-то тю-тю, продана!
– Очень разозлилась?
– Жуть! Чуть сознание не потеряла от злости. И отравить она могла! Запросто! Хоть Алексея, хоть внука родного, хоть внучку. Небось рука бы не дрогнула. Злобная до дури! Улыбочкой прикроется, воспитанием замаскируется, а под нутром злоба лютая!
Адресок Евдокимовны бывшая соседка Натальи охотно дала. И еще от себя присовокупила, чтобы подруги домой к Евдокимовне не совались, на улице бы с ней встретились.
– И чтобы людей побольше рядом было, – напоследок посоветовала им толстуха. – А то люди про Евдокимовну разное поговаривали. И все больше такое, знаете ли, нехорошее. Да и сама она злая баба. Точно вам говорю, прикинется добренькой, ласковой да воспитанной, а на самом деле чистая сатана в юбке!
Ольга Евдокимовна жила в крепком кирпичном доме середины пятидесятых. Квартира у нее была трехкомнатная, с двумя балкончиками, располагавшаяся на третьем этаже. Немного высоковато для пожилой женщины, учитывая, что потолки в этом доме были по три метра. Но сама Евдокимовна на высоту не жаловалась. А жаловалась она на бедность и одиночество.
Насчет последнего подруги ничего сказать не могли. А вот про бедность Ольга Евдокимовна зря говорила. Бедные люди не заставляют свой дом красивыми кашпо с отнюдь не дешевыми орхидеями и не покупают мебель из цельного массива дуба.
Нет, бедные старушки скромно выставляют на подоконник пластиковые горшочки из-под ряженки или сметаны, в которых у них растут фиалки, так хорошо и просто размножающиеся взятыми у соседок листиками и превосходно растущие в земле, накопанной летом прямо под окном. А про орхидеи, которым и грунт специальный в магазине купи, и подкормки купи, бедные старушки и думать не смеют.