— Не нужно, мы вам и так верим.
Дронго пропустил Фешукову первой и вышел следом за ней.
— Может, чайку попьете? — крикнул им вдогонку Рябов, проявляя запоздалое гостеприимство.
— Спасибо, не нужно, — ответил ему на прощание Дронго.
Собака снова залаяла. Они дошли до калитки, и в этот момент из дома вышел, тяжело ступая, Рябов.
— Что будет с моим домом? — крикнул он гостям. — Они меня могут выгнать?
— Нет, — отозвался Дронго, — подавайте в суд. Пусть они доказывают, что вы неправильно купили этот дом. Если вашу купчую регистрировал нотариус, то вы можете получить всю сумму, заплаченную за дом.
— Это мне мало. Что я куплю сегодня на такие деньги? — разозлился Рябов. — А мое имущество, хозяйство? Я сарай построил…
— До свидания, — сказал Дронго, закрывая калитку.
На улице он вздохнул полной грудью. В доме Рябова был невыносимый смрад, пахло плесенью и пылью.
— Вы думаете, что он не врет? — спросила Фешукова.
— Я думаю, что в полиции наверняка проверили, откуда у него появились деньги и машина. Мне скорее была важна его реакция, чем ответ.
— У нас осталось только полтора часа, — напомнила Татьяна, — опоздаем на «Травиату». И учтите, что я должна еще переодеться.
— Тогда ловим машину и едем к вам, — согласился Дронго, — мне тоже нужно сменить костюм. Он, кажется, пропах всеми запахами этого дома.
Они условились встретиться у здания театра. Дронго успел заехать к себе и переодеться. У отеля стоял «Ситроен», и его водитель проводил Дронго обиженным взглядом. Но когда через полчаса Дронго сел в такси, «Ситроен» сразу пристроился за ними. Впрочем, сейчас Дронго и не думал от него отрываться. Он доехал до театра и вышел из машины, представляя себе состояние своих «наблюдателей», явно не ожидавших, что он позволит себе провести вечер в опере. Фешукова ждала его у входа. Они сдали верхнюю одежду в гардероб и поднялись в правую ложу, откуда прекрасно была видна сцена.
Божественная музыка Верди сделала этот вечер незабываемым. Слушая певцов, Дронго расслабился и позволил себе несколько отвлечься от всех событий двух предыдущих дней. Он любил классику, и среди его самых любимых композиторов были Брамс, Шопен, Штраус, Верди. Но двоих он выделял особенно — Моцарта и Чайковского. В Моцарте угадывалась абсолютная свобода духа и невероятные озарения. А музыка Чайковского заставляла сжиматься сердце от тоски, печали, счастья, боли. Звуки, сотворенные гением музыки, словно заменяли дыхание, настолько они были органичными и вместе с тем пронзительными.
— Вам нравится? — спросила в перерыве Татьяна.
— Очень, — искренне ответил он, — большое спасибо за ваше приглашение.
Когда после спектакля они вышли из здания театра, на улице шел сильный дождь. Дронго поймал такси и повез Фешукову домой.
— Какие у вас на завтра планы? — спросила она. — Вы хотите с кем-то увидеться?
— Да, — кивнул Дронго, — но с одним условием, чтобы вы не говорили об этом Лилии. Я хочу встретиться с первой женой Арманда.
— С Визмой? — удивилась Татьяна. — Зачем вам это нужно? Они не виделись с Армандом много лет. Она вообще ничего не знала о его жизни. Только исправно получала деньги на Лайму. Арманд был очень порядочный человек, даже когда его дочери исполнилось восемнадцать лет и формально можно было больше не выплачивать алименты на содержание совершеннолетней дочери, он всегда им помогал. Делал все, что мог. И даже более того. А Лилия относилась к его дочери, как к родной. Она так радовалась рождению внуков, словно это ее мальчики. И так жалела, что Арманд их не увидел.
— И тем не менее я хотел бы с ней встретиться, — твердо повторил Дронго. — И еще мне нужно найти хотя бы одного из тех двоих офицеров полиции, которые дежурили в то утро рядом с домом погибшего.
— Одного я знаю, — вспомнила Татьяна, — его двоюродная сестра работала у нас в институте. Второго даже не помню. Ведь столько лет прошло…
— Я бы хотел встретиться и с ним. Кроме того, я обратил внимание на слова Рябова. Он сказал, что заступил в девять утра. А до него дежурил другой человек. Значит, мне нужно встретиться и с ним. И еще с соседями, которые были в то утро в доме. Как видите, у меня обширная программа, которую я обязан выполнить, чтобы проверить все факты.
— Вы хотите поехать в Вентспилс к этому Скалбе? — вспомнила Фешукова про напарника Рябова.
— Обязательно поеду, — подтвердил Дронго, — у меня есть некоторые сомнения относительно официальной версии случившегося. Может, зайдем куда-нибудь и выпьем кофе?
— Давайте, — согласилась Татьяна, — у Домского собора есть неплохой ресторан. Какой кофе вы любите?
— Я люблю чай, — улыбнулся Дронго, — но с вами посижу с удовольствием.
В центре города было тихо. Встречались лишь редкие прохожие. Они вышли на площадь перед Домским собором и, свернув налево, подошли к небольшому ресторану. Внутри почти не было посетителей. Они сели за деревянный столик и заказали себе две порции чая. Фешукова решила из солидарности пить чай, и тогда он попросил принести бутылку красного вина. Вино оказалось терпким и приятным на вкус. Из окон был виден Домский собор.
— За ваше здоровье, Татьяна, — поднял Дронго бокал, — спасибо за сегодняшний вечер.
— Это вам спасибо, — улыбнулась она. — Я думала, мы перевернемся, когда наш таксист сегодня выделывал такие трюки.
— Больше не будем, — пообещал Дронго. — Рябов сказал, что на этаже вместе с отцом Арманда жили еще две семьи. Березкины и Кловисы. А кто жил в других квартирах?
— Я не очень хорошо знаю, но там все достаточно состоятельные люди. Вы же видели квартиры в этом доме. Он был построен еще в начале века, и там жили известные в Риге горожане.
— Ясно. И насчет этих двух семей тоже ничего не знаете?
— Ничего. Я вообще была там только один раз. Лилии не так легко ездить в этот дом, вы меня понимаете?
Дронго кивнул, и в этот момент в ресторан вошла молодая девушка в короткой куртке. У нее в руках был букет красных роз. Розы были тощие, на тонких стебельках. Выросший на юге Дронго видел гораздо более привлекательных представительниц этого вида флоры. Девушка нерешительно оглядела зал. Затем сняла куртку, повесила ее на вешалку у входа и вошла в зал. Сначала она предложила свои цветы двум парам, сидящим в соседнем зале. Затем подошла к Дронго и его спутнице.
— Нет, — мягко улыбнулся Дронго, — спасибо, не нужно.
— Извините меня, — сказала девочка. Было заметно, как ей холодно. Ей было не больше восемнадцати. У нее был чуть покрасневший нос.