Я почти добралась. Сейчас. Сейчас. Клайд говорил так тихо. Его голос ласкал мою кожу, словно бархат.
— …в том, что…
Я была на самом краю, готова обрушиться.
— …мы сами когда-то были ангелами. Леди…
Он вышел рывком и сел. Внезапно восторг и наслаждение… все исчезло. Бум! Боль и пустота. Как будто меня окунули в ледяную воду. Снова лед, только неприятного свойства. Я рванулась встать.
— Какого дьявола ты…
Растерянно моргая, я огляделась вокруг. Никакой постели под шелковыми простынями. Даже Клайда не было. Я стояла одна в номере отеля, все так же перед зеркалом. Платье снова было белым.
— Помни, — шепнул мне воздух. — Мы можем закончить…
Я отправилась на вечеринку, и при мысли, что только что испытала виртуальный секс с предполагаемым убийцей, у меня слегка кружилась голова. Разумеется, в прошлом у меня бывал секс с убийцами, но… мне не хотелось, чтобы подобное вошло в привычку.
Тут же меня разыскал Луис и подал мне стакан.
— Ты в порядке? У тебя такой вид, словно ты только что встретила привидение. А этого не может быть, потому что они держатся подальше от подобных вечеринок.
Я покачала головой и выпила напиток залпом. Яблочный мартини. На мой вкус, немного вычурно, но, главное, в нем был алкоголь. Как раз то, что нужно после всего, что мне пришлось сегодня увидеть.
— Долгая история, — ответила я уклончиво.
— Хорошо. — Он потягивал свой напиток. — Ну и как тебе понравилось твое первое судебное заседание?
— Наводит тоску. Всем все равно. Один тип из жюри вообще спал.
— Только один?
— Луис, я серьезно.
— Знаю, — ответил он грустно. — Я тоже серьезно. Так уж оно устроено.
Я уставилась в противоположный угол комнаты, рассеянно наблюдая за парочкой демонов, которые, кажется, были… в очень близких отношениях. У одного из них оказался язык невероятной длины. Длиннее, чем у Джина Симмонса из «Кисе». Содрогнувшись, я отвернулась.
Мне припомнились слова Клайда, комментарий относительно моей природы.
— Я сознаю, что мы зло, и все такое. Да и я здесь именно потому, что уступила соблазну. И так было с каждым, даже с вами, ребята. Но… не знаю. Хотелось бы думать, что мы не лишены благородства.
— Благородство встречается, время от времени… Некоторые сдались, полностью отдавшись на волю темной стороны. Другие, как ты, еще не утратили весьма досадного, но восхитительного чувства справедливости. Испорченные лишь наполовину, те, кто совершил одну-единственную ошибку, о которой сожалеют, поэтому все еще пытаются жить в согласии со своей прежней сущностью.
Я нахмурилась:
— И ты такой? Сожалеешь о единственной ошибке?
Он рассмеялся, допил свой напиток и поставил стакан на стол.
— С нами все по-другому. Смертные сталкиваются с соблазном каждый день — добавь сюда неуверенность в том, как на самом деле устроен мир. Существует ли Бог или боги? Что за человеческой жизнью — новая жизнь или забвение? Одни ли мы во Вселенной? Я не говорю, что это оправдывает грехопадение, но что облегчает — наверняка. Если думаешь, что за тобой не наблюдают никакие высшие силы, почему бы тогда не уступить соблазну? Почему не избрать легкий путь, выпуская на свободу самые темные желания? Может быть, быть проклятым не так уж и страшно? Потом ты понимаешь — да, страшно. Некоторые находят в этом удовольствие. Другие, как ты, хватаются за малейшую искорку добра в надежде, что она тебя спасет. Принесет тебе искупление.
— Но я так не думаю, — возразила я упрямо.
Он подмигнул:
— Не думаешь, вот как? Где-то глубоко таится надежда, что все может измениться. Потому как опять — смертные, или смертные, обращенные в бессмертных — не знают наверняка. А что до нас… высших бессмертных… — Его веселость померкла. Словно мрачная дымка пала на лицо. — Мы-то знаем. Мы знаем правду. Что там, за границами мира и Вселенной, за границами жизни. Мы встречались с божествами, познали восторг… и все-таки отвернулись от них. Они для нас потеряны. Неуловимая мечта, сон, вроде того, когда просыпаешься в середине ночи, задыхаясь и мертвея от страха, потому что это всего лишь фантом… тающее воспоминание, навеки отвергнутое, закрытое стеной, сквозь которую нет прохода.
По моей спине пробежал холодок. Я знала Луиса веселого и беззаботного, Луиса собранного и делового. А этот Луис — философ, мятежник — меня пугал. Я видела тоску в его глазах, воспоминание о том, чего он страстно жаждал и не мог вернуть. Это был тяжелый взгляд, который видел вещи слишком большие и могущественные, чтобы маленький суккуб мог их понять.
Луис на миг прикрыл глаза, и ощущение потусторонности спало.
— Вот почему, Джорджина, — сказал он горько, — слишком многие из демонов сдаются. Когда теряешь то, что потеряли мы, когда уходит последняя надежда… Что ж, для большинства из нас нет смысла пытаться примирить старую и новую сущности. Слишком поздно.
— Но не для тебя. Не совсем.
— Хм… не знаю. Не знаю, уцелело ли во мне хоть что-нибудь доброе.
— Но ты ведь хочешь, чтобы свершился справедливый суд, — напомнила я.
Улыбка вернулась на его лицо.
— Желание узнать правду не обязательно признак добра. Может, простое любопытство?
Но я не верила. Мне хотелось думать, что в Луисе все еще сохранилась хотя бы искра ангельской сущности. «Мы тоже когда-то были ангелами». Клайд доказал, что в демонах до сих пор горит сила жизни. Но может быть, я просто наивная девочка.
— А некоторые из нас, — продолжал Луис, — ищут правду только для того, чтобы отомстить.
Он кивнул в сторону уставленного закусками стола. Там стояли Ноэль и Марго и о чем-то совещались. Судя по мрачному выражению лица демонессы, я могла догадаться, что речь идет об убийстве.
— Не заблуждайся насчет ее мнимого стремления к справедливости, — прошептал Луис мне на ухо. — И насчет милого личика тоже. Она умирает от желания кого-нибудь покарать, собственными руками оторвать кому-нибудь голову. Убийство одного из ее демонов — это оскорбление, и, что бы ты себе ни воображала относительно природы демонов, не сомневайся, что нами движет исключительно гордыня. Ее самолюбию нанесли удар — она хочет, чтобы за это кто-нибудь заплатил.
— Но разве она не хочет, чтобы расплачивался настоящий преступник?
— Конечно, хочет. Но ее волнует не столько вопрос справедливости, сколько то, чтобы тот, кто ее оскорбил, не ушел безнаказанным. Но если мы не сумеем определить, кто виновен… Что ж, скорее всего она не будет особо разбирать, если представится возможность полюбоваться на чьи-нибудь мучения. — Луис помолчал. — Кроме того, думаю… Энтони был ее «любимцем». Если ты понимаешь, что я хочу сказать.