– Чем же? – брюзгливо осведомился Серафим. – Готовит волшебное варево для колдовства?
Илья не отреагировал на реплику.
– Проводник подойдет к нам завтра, в шесть утра, прямо к пристани. Дед тоже придет утром, даст ЦУ. Нам же он посоветовал сторожить лодки.
– Здесь водятся воры?
– Здесь водятся слуги Морока, верим мы в них или нет. Предлагаю дежурить по двое. Сейчас там Федор с шурином, в двенадцать их сменим мы с Серафимом, часа в три нас сменит Антон и вы, Юрий Дмитриевич. Принципиальные возражения есть?
– Это дискриминация женщин, – заявила сердито Валерия. – Мы с Анжеликой такие же члены экспедиции, как и остальные, и могли бы дежурить не хуже мужчин.
– Я имел в виду принципиальные возражения, – отрезал Илья. – Раз их нет, то предлагаю разойтись и отдыхать. Времени мало, отход назначаю на шесть утра с минутами.
Все зашевелились, направляясь к заранее определенным местам ночлега. Валерии и Юрию Дмитриевичу досталась одна из спален Ломовых на втором этаже, Анжелика согласилась спать на раскладушке на веранде, мужчинам отводилась вторая спальня, где стояли две кровати. Предполагалось, что один из них ляжет на полу, где был постелен матрас, и Антон согласился занять это место.
Спать легли без особых разговоров. Все было обговорено и сомнений не вызывало. Лишь Тымко, отлучившийся куда-то на полчаса и вернувшийся не в лучшем расположении духа, начал что-то ворчать под нос, но после окрика Ильи перестал и, поворочавшись немного, затих. Через минуту он уже храпел.
Антон же уснуть никак не мог, но не из-за храпа, – он привык засыпать при любом шуме. В голову лезла всякая чертовщина, чудились чьи-то крадущиеся шаги, таинственные тени шевелились по углам комнаты, в окно заглядывали чьи-то светящиеся глаза, и сердце сжималось от предчувствия беды.
Уснул он незаметно для себя и проснулся от какого-то странного звука: показалось, что где-то рядом трещат и рвутся обои на стене.
В комнате было темно и тихо, дыхания спящих не было слышно. Не раздавался и храп Серафима. Антон прислушался к своим ощущениям, и ему показалось, что на него смотрит сразу весь потолок. Чувствуя, как спина покрывается холодным потом, Антон бесшумно встал, приблизился к постели Ильи, но она была пуста. Отсутствовал и Серафим. Тогда Антон посмотрел на часы – шел первый час ночи – и успокоился, вспомнив, что в двенадцать они должны были менять возле лодок Федора Ломова. Улегся на полу опять, однако что-то мешало лежать спокойно, словно соринка в глазу, по углам комнаты ползало какое-то шуршание, сон не приходил, и промаявшись какое-то время, Антон встал и включил свет. И тотчас же знакомый звук раздираемых обоев заставил его вздрогнуть.
Он оглянулся и обомлел.
Все полосы обоев на стене, возле которой он спал, лопнули посредине, а одна из них продолжала рваться прямо на глазах: по цветастому полотну ползла трещина, обои лопались и загибались, будто их снизу вверх раздирал чей-то острый коготь.
– Изыди, Сатана! – произнес Антон первое, что пришло в голову.
«Сатана» послушался. Обои перестали трещать и рваться, в комнате стало тихо, «взгляд» потолка потускнел, стал как бы мутнеть, отдаляться, пропал. Интерьер комнаты окончательно успокоился, колдовские чары развеялись.
Антон еще некоторое время прислушивался к тишине, склонив голову к плечу, услышал какую-то возню за дверью, быстро оделся и вышел. В коридоре со свечой в руке стояла бледная Валерия в накинутом наспех плаще и с испугом смотрела на него.
– Ты?..
– Что случилось? – встревожился Антон.
– Там… там… – Валерия оглянулась, и Антон заметил, что она дрожит. – Юры нет, а в спальне…
– Что в спальне? Обои рвутся?
– Нет, – с удивлением посмотрела на него женщина. – Почему ты спросил про обои?
– У меня обои полопались.
– А у нас портрет на стене… смотрит и… плачет!
Антон невольно улыбнулся.
– Пойдем посмотрим. Где Юрий Дмитриевич?
– Не знаю, я уснула, проснулась, его нет… не пойду я туда.
– Ничего страшного не произойдет. – Антон взял ее под локоть и повел, слегка сопротивлявшуюся, в соседнюю спальню. – Это просто колдовские штучки. Слуги Морока решили нас немного попугать.
В комнате Валерии горел свет, сияла белизной простыней разворошенная кровать, шевелилась от ветра сквозь приоткрытое окно занавеска. На стене спальни висела картина, написанная маслом: проселочная дорога, поле ржи, могучие сосны, голубое небо.
Антон обернулся на нерешительно заглянувшую в комнату Валерию.
– Ты же говорила, что портрет плачет, а тут поленовский пейзаж.
Глаза женщины стали круглыми.
– Портрет был! Честное слово! Старик какой-то седой, с усами и бородой, смотрел неодобрительно, а из глаз – слезы текли… Я не вру, – жалобно добавила Валерия.
Антон подошел к картине, внимательно оглядел пейзаж и увидел две влажные, еще не высохшие дорожки.
– Что? – выдохнула ему в спину приблизившаяся Валерия.
– Похоже, кто-то действительно плакал. Хотя, с другой стороны, это чистой воды наваждение. Ложись спать, все уже успокоилось, концертов колдовских больше не предвидится.
– Нет! – испуганно ухватилась за его плечо Валерия, когда Антон двинулся к двери. – Я боюсь! Не уходи, побудь со мной.
Антон представил, что может подумать муж Валерии, вернись он в этот момент, и отрицательно покачал головой.
– Если хочешь, пойдем вниз, в столовую, чаю попьем и остальных подождем.
– Хочу. Отвернись, я оденусь.
Антон вышел из комнаты, на мгновение увидев в зеркале трюмо совершенно голую Валерию – она успела сбросить плащ и взялась за одежду на стуле, – и лишь за дверью у него потемнело в глазах и захватило дух. Женщина была ослепительно, божественно красива, и ее красота подействовала на него как удар молнии. А затем пришли гнев, ненависть, боль и тоска. Эта зрелая сильная женщина была чужой, ее ласкали чужие руки и целовали чужие губы, и прошло время, прежде чем Антон справился с неожиданной вспышкой ревности и с другими своими чувствами. Когда Валерия в джинсах и куртке вышла из спальни, он был уже холоден и спокоен.
Искоса поглядывая на него, она спустилась на первый этаж уже более сдержанно, на глазах приобретая былую уверенность и независимость. В столовой они зажгли свет, посмотрели друг на друга, ловя в глазах насмешливые искорки понимания ситуации, и Валерия прыснула, зажимая рот рукой.
– Ничего себе ночка! И мы хороши – струсили, как малолетки от страшной сказки.
Антон не мог сказать о себе, что струсил, но все же кивнул, соглашаясь.
– Было от чего. Я вот теперь думаю, рассказывать нашим об этом или нет.
– Конечно, расскажем. И с дедом Евстигнеем поговорим, он должен знать, что это означает. Скорее всего ты прав: кто-то нас пугает, насылает колдовские чары, испытывает нашу решимость. Чай будем пить?