Как только он, поднимая ботинками облачка рыже-серого праха, влетел на голый пятачок посреди поляны, раздался короткий металлический стон, будто оборвался стальной трос, затем рыдающий всхлип, и весь центр поляны провалился куда-то вниз. Раздался вскрик, тяжелый и широкий всплеск, гулкий удар, земля вздрогнула, закачалась, как на рессорах. Майор споткнулся, едва не упал, но удержался на ногах, выругался сквозь зубы и оглянулся.
Сержант исчез. В центре поляны зиял многометровый глубокий дымящийся провал. Подбежав к нему на цыпочках, готовый к появлению трещин и ям, майор заглянул в образовавшийся котлован и на трехметровой глубине увидел озерцо маслянисто-серой пузырящейся жижы…
Гнедич услышал последний крик преследователей, но не остановился. Он понимал, что командир спецназа ему не простит маневра и попытается «зачистить» вместе с остальными членами экспедиции, поэтому ни о чем не жалел и жаждал только одного: успеть прибежать в лагерь раньше всех и предупредить Серафима.
Показались кресты и могильные плиты кладбища. Юрий Дмитриевич запетлял между ними, как заяц, держа курс на побережье, и едва не налетел на Анжелику, стоявшую за одним из крестов.
– От кого это вы так бежите, подполковник? – ровным голосом спросила она.
– Тьфу ты! – сплюнул Гнедич. – Напугала! Бежим! Надо срочно уходить отсюда! – Он пошел вперед, но остановился, видя, что Анжелика не спешит идти за ним. – Где Серафим? Илья еще не вернулся? Что стоишь?
– Что случилось?
– Здесь появились очень опасные люди. Необходимо предупредить всех наших и бежать с острова. Да быстрее ты… – Юрий Дмитриевич не договорил, видя, как в руках Анжелики появляется ружье. – Ты что, Анжела? С ума сошла?! Где ты достала ружье? У нас же остался один карабин?
– Что за люди высадились на острове? Какое вы к ним имеете отношение?
Гнедич шагнул было к женщине и снова остановился, услышав щелчок скобы предохранителя. Ствол карабина глянул ему в лицо.
– Анжела, ты понимаешь, что делаешь?..
В глазах врача зажглись зловещие огоньки.
– Отвечайте! Что за люди появились на острове?
– Спецназ службы безопасности, – глухо сказал Гнедич, стискивая зубы. – Чего-то я не понимаю, Анжелика Петровна. Что за допрос? Что за тон?
– Зато я начинаю кое-что понимать, – раздался неподалеку чей-то насмешливый голос и в просветах между кустами появилась фигура Серафима с опущенными вдоль туловища руками. Инструктор Школы выживания приблизился, не обращая внимания на движение Анжелики, направившей на него ствол помпового ружья, мельком посмотрел на взволнованного бледного Юрия Дмитриевича, перевел взгляд на подругу Валерии.
– Кажется, дед Евстигней был прав, – продолжал Серафим тем же тоном, – наша неподдающаяся соблазнам врачиха не просто красивая женщина, но и чей-то агент. На кого работаете, Анжелика свет Петровна? Явно не на ФСБ, двух чекистов на один экспедиционный отряд многовато, не так ли?
– Что еще говорил Евстигней? – шипящим, не свойственным ей голосом проговорила Анжелика.
Серафим ответить не успел.
Гнедич услышал недалекий треск валежника под чьей-то ногой, взмахнул рукой, желая обратить внимание собеседников на этот звук, но лучше бы он этого не делал. Дальнейшее произошло в течение двух-трех секунд.
Анжелика отреагировала на взмах Юрия Дмитриевича мгновенно, выстрелив в него с расстояния в десять шагов и попав в грудь. Перевела ствол карабина на Серафима, но выстрелить в него не успела, Тымко метнул в нее нож, который он держал особым образом под рукавом куртки. Анжелика вскрикнула, роняя ружье – нож попал ей в руку, – и юркнула в кусты, проявив неженскую реакцию, будто всю жизнь только и делала, что без колебаний стреляла в людей и убегала с поля боя, выполнив свою миссию.
Серафим поднял карабин, подошел к упавшему подполковнику, увидел его невидящие глаза, наполненные чернотой, струйку крови, появившуюся из уголка губ, опустился на колено, расстегивая куртку, но Гнедич остановил его слабым движением руки:
– Уходи…
– Я вас сейчас перевяжу и отнесу в…
– Уходи… они… сейчас… будут… здесь…
– Кто – они?
– Охотники… киллер-команда… предупреди Илью… и скажи Валерии… я ее…
– Хорошо, хорошо, молчите.
Сзади раздался тихий металлический щелчок, Тымко замер, хватаясь за карабин, но понял, что не успеет. Медленно повернул голову. В нескольких шагах от него стоял коренастый человек в маскировочном комбинезоне и держал Серафима на прицеле пистолета с длинным рубчатым стволом. Он прижал палец к губам и тихо произнес:
– Где остальные?
Серафим, прошедший за свою боевую жизнь все круги ада и знавший все тонкости оперативного мастерства, перевел глаза за спину незнакомца, и этот прием сработал. Человек покосился через плечо, пистолет в его руке дрогнул, и Серафим, оттолкнувшись ногой от тела Гнедича, прыгнул в кусты и одновременно выстрелил из карабина, вывернув ствол из-под себя.
Выстрелил и майор Лукьянов, интуитивно почувствовав опасность еще до прыжка Тымко, но попал лишь в лежавшего Гнедича, в то время как заряд дроби двенадцатого калибра снес майору полчерепа и Лукьянов так и не успел покомандовать своей группой «зачистки», посланной выполнить приказ папы «убрать причины шума» на озере Ильмень.
Серафим разоружил убитого, хотел снять с него спецкомбинезон, но передумал. Подошел к Гнедичу, убедился, что тот не дышит, сказал сквозь зубы: «Ну, с-суки!..» – и нырнул в кусты.
На этот раз Антон очнулся не в дивных апартаментах с роскошной кроватью, а на полу крохотной каменной кельи, заполненной тишиной и глубоким мраком. Ныли суставы рук, гудела голова, но больше всего болели, дергали и зудели рубцы на теле, исполосованном невидимой магической плетью хозяйки спальни. Теперь Антон знал, что такое ярость женщины по отношению к мужчине, который не оправдал ее ожиданий.
Он попробовал пошевелиться и понял, что вдобавок ко всему связан по рукам и ногам и лежит на боку, на охапке дурно пахнущей соломы. Голый!
Хоть волком вой, хоть караул кричи, пришла сверхостроумная оценка ситуации. Антон хихикнул и тут же охнул от боли в груди, шепотом выругался:
– Чтоб тебя в три погибели!.. Как она меня отделала!..
Полежав немного, он сосредоточился на пустоте, организующей высокую точность движений, попытался проигнорировать ощущения и освободиться от пут, скручиваясь жгутом, выгибая руки в обратную сторону, и в конце концов сошел с позвоночника, превратив тело в подобие манной каши. Но все было тщетно. Узлы не ослаблялись, веревки с рук не соскальзывали, как живые ползали по телу и занимали то же положение, что и прежде. Антон понял, что путы его заговорены, с трудом восстановил целостность и работоспособность организма, ощущая болезненный дисбаланс между физическим и психическим состоянием, между желанием и возможностями, и некоторое время отдыхал, гоня от себя все раздражающие психику мысли. Потом вспомнил слова истязательницы о том, что «сотник займется Валерией», и начал медленно переводить нервную систему в состояние медитативной пустоты, не обращая внимания на усилившиеся боли.