На улице стало полегче. Маканина глубоко вдохнула холодный воздух, запрокидывая лицо. На лоб упала снежинка. Наступала зима.
– Ты меня искала?
От резкого поворота головой мир вокруг покачнулся.
Перед ней стояла Лера Гараева, счастливый предмет воздыхания Быковского. Темные глаза, скуластое лицо, пышные волосы, схваченные черной резинкой.
За сегодняшний короткий день Маканина до того устала, что была уже не в состоянии выдумывать.
– Да. Тобой интересуется один человек, – вяло кивнула она.
– А почему через тебя? – Лицо Леры не выражало никаких эмоций. Только глаза стали напряженными.
– Не знаю, – вздохнула Маканина. – Я больше ничего не знаю.
– Высокий, с темными волосами? – Гараева не говорила, а выплевывала из себя слова. – Смотрит внимательно?
– Смотрит, – согласилась Олеся.
– Ты ему кто?
Вопрос застал Маканину врасплох. Она не задумывалась, почему Павел именно ее выбрал посредницей в этом сложном деле. С каким бы удовольствием она ни о чем не слышала!
– Никто. Просто он попросил помочь.
Олеся почувствовала страшную усталость. Все вокруг играли, и только ей в этой игре места не было.
– Помочь в чем? – сыпала вопросами Лера.
Вот привязалась! Главное, как вовремя…
– Подойди к нему и поговори сама, – взорвалась Маканина. – Что вы все через меня-то делаете? Я вообще ничего не знаю!
Гараева секунду внимательно смотрела ей в лицо, а потом резко повернулась и убежала.
Поговорили… Что ж за день такой?
Маканина успела сделать всего несколько шагов за территорию школы, как на нее свалился Павел.
– Ну, что? – спросил он, спрыгивая с забора.
– Быковский, у тебя совесть есть? – Хорошо, что хоть здесь можно было не играть. – Меня из школы выгоняют, а он со своей любовью лезет!
– Что она сказала? – Павел пропустил мимо ушей замечание одноклассницы.
– Ничего. – Олеся пошла вперед. – Она тебя заметила. Говорит, внимательно на нее смотришь. А еще она много читает и стреляет из лука.
– Из чего? – Быковский остановился, и Олесе тоже пришлось останавливаться, чтобы не кричать через плечо.
– Спортивная стрельба из лука и метание томагавков в назойливых поклонников.
– У нее кто-то есть?
– Кажется, нет.
Все-таки это было невыносимо! Олесе вновь захотелось плакать – на фоне чужого глобального счастья она почувствовала себя окончательно раздавленной.
– Передай ей записку.
Олеся покрутила в руках в несколько раз сложенный листок бумаги. Сквозь оборотную сторону просвечивали чернила – написано было много.
– Быковский, – тяжело вздохнула Маканина, поднимая голову, – ты что, издеваешься?
Павел смотрел куда-то вдаль. Он снова был не здесь и не сейчас. Все ясно. «Вышел из себя, вернусь не скоро!»
– Помоги, – жалобным голосом попросил он. – Это, наверное, сложно понять, но пока я не могу к ней подойти.
– Трусишь, что ли? – насторожилась Олеся. До недавних пор за Быковским не было замечено подобных качеств.
– Не в этом дело, – покачал головой Павел, разворачиваясь, чтобы уйти. – Кстати, тебя в школе искали.
– Да знаю я, – вздохнула Маканина, пряча записку Быковского в карман. – Воспитывать будут…
Она глянула на Павла, но он смотрел на здание школы. Сквозь окна было видно, что по лестницам кто-то бегает.
– Что это?.. – начала Олеся, но не договорила, потому что рядом с ней уже никого не было. Павел ушел.
Олеся посмотрела на бегающие фигурки за окнами. Если она сейчас вернется, то придется разговаривать с директором, с химичкой, объясняться со своими же ребятами. Очень хотелось отложить все эти разговоры на завтра, на послезавтра, а еще лучше – на месяц-другой.
Где-то на верхних этажах зазвенело, разбиваясь, стекло.
Что же у них там происходит? Неужели Галкин опять буянит…
Маканина не спеша пересекла школьный двор, ища и не находя причин, почему ей не стоит туда возвращаться. Но вот она ступила на гулкий кафель первого этажа. Дороги назад уже не было.
Тишина. Уроки в самом разгаре. В приемной директора призывно тренькает телефон.
Туп, туп, туп…
Курбаленко вылетела из-за поворота, но, увидев Маканину, резко остановилась. Кудряшки из ее прически разметались по плечам, глаза были невероятно огромными и темными.
– Ну, что, довольна? – издалека крикнула Олеся.
– Дура! Это ты во всем виновата! – закричала Лиза, шарахаясь назад. – Ты! Он же его убьет!
Кто кого собирается убивать, было ясно без объяснений. Видимо, Галкин времени зря не тратил, и Васильеву не удалось уйти от возмездия.
– И правильно сделает! – Маканина была на удивление спокойна.
– Ты ничего не понимаешь! Они там. – Она махнула рукой назад, в сторону лестницы. – Он его на крышу поволок.
– На какую крышу? – Спокойствие улетучилось. В груди усиленно застучало сердце.
– Андрея! – Не отвечая на вопрос, истерично заорала Курбаленко. – Они подрались, а потом… потом…
Больше Олеся ее не слушала. Ноги сами понесли ее наверх.
«Как же так? Как же так? – в такт бешено колотящемуся сердцу билось в голове. – Почему их никто не остановит?»
– Маканина, стой! – неслось следом. – Этот идиот сказал, что, если кто-нибудь подойдет, он его сбросит!
«Идиот! Идиот!» – отозвалось в голове.
Конечно, ни на какую крышу Галкин не попал. Лестница на чердак была забрана решеткой и заперта на висячий замок, прочность которого многократно проверяло не одно поколение школьников. Вердикт выносился всегда один и тот же – замок прочен, а решетка неприступна.
Вот и сейчас – оба запора остались на своих местах. Зато пострадало окно. На лестнице между четвертым и пятым этажами оно было наполовину распахнуто, наполовину разбито. Галкин с Васильевым стояли, вцепившись друг в друга, тяжело отдуваясь, но с места не двигались.
Олеся пролетела четвертый этаж и уже начала подниматься выше, когда в спину ей зашептали:
– Не ходи!
Из-за двери, закрывающей проход на этаж, показалась бледная Рязанкина. Она махала руками, пытаясь остановить разбежавшуюся Маканину. Но Олеся не сразу сообразила, чего от нее хотят, и побежала дальше.
– Не двигайся! – взревел Галкин, заметив на лестнице движение.
Васильев мельком глянул вниз. В ту же секунду нога его поскользнулась, и он повалился на пол, увлекая за собой Серегу. Они грузно упали и подкатились к окну.