Я выключила верхний свет.
– Спокойной ночи! – Мама еще немного задержалась. Но вот ее шаги затихли в коридоре.
Макс уже стоял около моей кровати, сооружая «куклу»: накидал свитера и кофты на кровать, положил на подушку плюшевого мишку. Потом накрыл все одеялом. И правда, казалось, что в кровати кто-то лежит.
– Мама ночью к тебе не заходит?
– С чего она будет ко мне заходить? – пожала я плечами. Максу я не мешала, и так было понятно, что он справится без меня.
– Не знаю, ко мне мама всегда заходила. – Макс придирчиво осмотрел свою работу. – Но если твоя не заходит, значит, все пройдет благополучно.
– О! – хмыкнула я, пытаясь скрыть неловкость. – Да ты спец по похищению девиц!
– Еще бы, каждый день этим занимаюсь.
– Ах, так? – Я плюхнулось на его сооружение, сбивая подушки. – И после всего ты хочешь, чтобы я тебе верила? Никогда! Вампирам вообще нельзя верить!
– Раз в сто лет разрешается, – промурлыкал он, садясь на подоконник и хлопая ладонью рядом с собой.
– Ладно! – Я медленно подошла к окну, но не стала садиться. – Зачтем этот случай для первого столетия. Можешь попробовать меня уговорить. Без уговора я с тобой никуда не пойду.
– Вампиры не уговаривают. – Он медленно протянул руки, усаживая меня рядом. Не скажу, что сильно сопротивлялась. – Вампиры внушают. Страх. Трепет. Любовь. Уважение. Ты невнушаемая, поэтому я буду просто показывать. Ты все поймешь сама.
Он резким движением притянул меня к себе. Вокруг моей талии обвилась крепкая рука, и в следующую секунду я почувствовала, что лечу.
Мы мчались по крышам. Ветер бил мне в лицо. Мы летели навстречу луне. Город лежал у нас под ногами. Мое сердце забыло, где оно должно находиться. Оно то билось в горле, то сваливалось в желудок, а то норовило вовсе выпрыгнуть. Но каждый раз в ответ моему испуганному трепетанию в прижавшемся ко мне теле раздавались тяжелые неспешные удары. Это было его сердце. Сердце, обреченное биться вечность, не переставая. Я вцепилась в обнимающую меня руку, и мы остановились.
От резких скачков голова моя шла кругом, желудок благодарно булькнул – хорошо, что я ничего не стала есть на ночь.
– Смотри! – Глаза Макса были сумасшедшие. – Это твой мир!
У нас под ногами засыпал неугомонный город. По улицам проползали редкие огоньки машин, тускло горели фонари, по тротуарам спешили точки-пешеходы. Справа тонула в темноте громада парка. Блестела в свете луны золотым крестом Покровская церковь, в ее тени пряталось кладбище. Мы стояли на крыше высотки. Ветер, тот самый ветер, что не успел нас догнать, пока Макс несся вперед, теперь настиг цель и трепал мои волосы, бил холодом сквозь тонкую ткань кофты.
Макс скинул с себя куртку, набросил мне на плечи.
– Не так тепло, зато не продувает, – шепнул он. – По себе знаю.
И правда, стало теплее – то ли ветер стих, то ли куртка обладала способностью Макса защищать от бед.
– Здесь прекрасно, – пробормотала я.
Не сказать, чтобы я была рада своему городу. Это была та данность, о которой и думать лишний раз не стоило, чтобы не расстраиваться. Я здесь родилась и вряд ли когда выберусь отсюда. Я к нему привыкла, как к форме своего носа и цвету глаз, как к обоям в комнате. Он был знаком мне множеством деталей, неповторимым запахом, деревьями, людьми.
Впервые увидев город как на ладони, я поняла, что люблю его, что он красив и таинственен. И эти огни, и эта паутина улиц, и эти люди, которые даже не подозревают, что есть нечто большее, чем щербатый асфальт у них под ногами, облезлые стены домов, неприветливо мигающие светофоры.
Я настолько была полна своими чувствами, что не заметила, как выпрямилась, глубоко вздохнула и прошептала:
– Здорово!
Макс смотрел на меня во все глаза.
– Маша, ты что, совсем ничего не боишься?
– Боюсь. – Я закуталась в его куртку. – Темноты, драконов, вампиров, убийц и покойников, оборотней, маньяков, немножко пауков и, если неожиданно, контрольных. Ну, когда не подготовилась.
Я задумалась. Смущение не давало мне поднять на Макса глаза.
– Боюсь, что ты уйдешь. Но с тобой мне ничего не страшно.
Он запустил руку в мои волосы, приблизил ко мне лицо, втянул в себя воздух и пробормотал:
– Стоило столько страдать, чтобы встретить тебя.
– Расскажи мне обо всем, а?
Я перешла на шепот. Здесь, над городом, я вдруг чувствовала в себе какую-то силу, мне показалось, что от громких слов может что-то испортиться, покачнуться. Проснется и заплачет где-нибудь малыш, водитель отвлечется и не затормозит вовремя на красный свет, ветер сломает макушку дерева, и она упадет на дорогу.
– Это будет долгий рассказ. – Взгляд Макса стал грустным.
– Мы никуда не спешим!
Я затрепетала от собственной смелости. Как, оказывается, тяжело привыкнуть к мысли, что рядом со мной всегда будет мой принц. Что я теперь не одна. Что темнота перестала быть пугающей. Что все теперь будет хорошо.
Я вновь посмотрела на свой город, залитый ярким лунным светом, на тени домов, на присыпанные лунным серебром голые кроны деревьев.
– Чем ты занимался все это время?
– Учился быть вампиром. Ведь быть им не так-то просто. Все время хочется умереть.
– Зачем?
– Проходит год, второй, третий, все повторяется, и у тебя рождается ощущение, что ты все уже знаешь и видел. Все становится бессмысленным. Ты делаешь шаг, поворачиваешь за угол – и встречаешь, по сути, то же самое, что было раньше. Наша жизнь – постоянная борьба за существование, поиск еды. Из-за того, что мы отказались от людской крови, стараемся реже бывать на улице, чтобы не было ненужных искушений.
Так вот почему он всегда устанавливает между нами дистанцию! Держа меня на расстоянии, Максу легче общаться со мной.
– Зачем же вы приехали в город?
– Здесь проще потеряться. Это тоже своего рода развлечение – прятаться, становиться похожими на людей. – Макс задумчиво посмотрел вниз. – Я одно время искал противоядие.
– Что искал?
Он рассмеялся.
– Хотел обратно превратиться в человека. Изучал медицину, прошел сотню обрядов, чуть монахом не стал. Но противоядия нет. Мое тело умерло. И его уже не возродить.
Оставалось только вздохнуть. Слабая надежда на то, что моя любовь сделает Макса вновь человеком, погасла.
– Когда я понял, что надо смириться с тем, что есть, стал искать причину. – Макс все больше увлекался рассказом. Видимо, ему нечасто удавалось с кем-то поговорить. – Философия давала версии, но не ответы. Логика, математика – схемы, искусственно положенные на живую природу. Условности, только и всего. Как любят у вас шутить, первые сто лет тяжело, а потом привыкаешь. Я привык. И мне стало все равно. Главное – я живу. Но это жизнь одного дня. Мне все равно, что будет завтра. Я научился ни на что не обращать внимания, не мерить километры временем, а массу силой притяжения к Земле. Надо принимать все так, как оно есть.