И как бы подтверждая мои слова, до сих пор мирно стоящая стопка учебников вдруг опрокинулась. Белая тень мелькнула по ковролину.
А в груди все сжималась и сжималась как-то невидимая частичка меня. Было больно и радостно.
Я стояла над обрывом, чувствуя неприятные мурашки, и понимала, что счастлива. Счастлива сейчас и навсегда. И что бы ни произошло дальше со мной и с Максом, я сохраню в себе свое чувство любви — чувство вечного восторга перед жизнью и перед этим даром, весь смысл которого умещается в такое короткое слово.
Сон был черный, непроглядный. Вырывалась я из него с трудом. Он держал меня в своих мертвых объятиях, все шептал, чтобы я не шевелилась. Но назойливая птичка стучала в стекло, теребила мои волосы, заставляла вспоминать, о чем-то думать. Двигаться.
Глаза открывать не хотелось, но пришлось.
В комнате еще было светло, солнечный свет сместился в дальний правый угол окна, но тело свое я еще не чувствовала. Оно спало, запрещая мне брать его под свою команду.
Звонок в дверь пропел снова. Сердце в груди шарахнулось, заставив меня глубоко вдохнуть и закашляться. Я повернулась на бок, пытаясь сообразить, что происходит. Птичья трель повторилась, раздраженно, настойчиво. А когда она смолкла, казалось, книги, стол, стул и брошенная на его спинку кофта продолжают звенеть, будить, теребить.
Не успела смолкнуть эта перекличка, дал о себе знать сотовый телефон, и стало понятно: нет, мне не спрятаться и в черноту сна уже не вернуться, придется вставать.
Не чувствуя под собой ног, держась за стены, я добрела до прихожей, тяжело опустилась на стул. В дверь шарахнули чем-то тяжелым. Будем надеяться, что бьются головой. Не так будет обидно за последствия, потом можно говорить, что к делу подошли с умом.
Я дотянулась до замка. Дверь распахнулась.
На пороге стояла Маркелова в знавшем лучшие времена длинном черном пальто и черном шарфе, обмотанном вокруг горла, в армейских ботинках, в черной короткой юбке и черных колготах. Вид ее был сумрачен. Как всегда. Ей шло.
— Спишь, что ли?
Лерка пошла в комнату без лишних предложений. Белка предательницей метнулась к ногам хозяйки. Ладно, ладно, попросит она у меня новенькую перчатку… Дам ей резиновую, для мытья полов.
— Сплю! — еле кивнула я. Теперь надо было как-то перенести свое тело из прихожей обратно на кровать, что в моем состоянии — задача почти невыполнимая.
— А то я стучу, стучу… — Маркелова окинула взглядом комнату, нашла свои тетрадки. Интересно, кого она ждала у меня увидеть? Нет, не интересно. Совсем не интересно.
— Ты встречалась с Максом? — Вопрос вырвался сам собой. И я поняла, что меня все это время тревожило — профиль на полях. Он появился не просто так.
— Сегодня — нет, — не задумываясь, ответила Лерка. Она была поглощена перелистыванием своего дневника. Очевидно, пыталась найти отпечатки пальцев или другие доказательства его нетронутости.
— А когда — да?
Я откинулась на стену, чувствуя, как внутри развязывается тугой узел, как перестает болеть душа, как медленно и уверенно начинает стучать сердце.
— Ну, он пару раз подходил ко мне… — все еще не обращая внимания на то, что говорит, пробормотала Маркелова и замолчала.
Смешно получается. Шел как-то Макс утром в булочную за свежим хлебом и пряниками, ни о чем плохом не думал, а тут навстречу ему Маркелова с багетом под мышкой. Сначала они о прогнозе на урожай на будущий год поговорили, потом об изменении климата и озоновых дырах, о перспективах экономического развития нашей страны, затем обсудили качество обслуживания в магазинах. И так увлеклись, что Маркелова в душевном порыве написала портрет Макса на полях своей тетрадки. А ведь Макс мог не только сделать так, что его проход по улице остался бы незаметным, но и стереть из Леркиной памяти встречу, чтобы никакое подсознание не подкинуло ей идею писать портрет прекрасного незнакомца. Насколько я успела узнать любимого, случайностей он не допускает. Бывали у него только плохо просчитанные намеренности. Но тут явно не такой вариант.
— Что хотел? — спросила я как можно безразличней.
Кого обманываю? Я и в нормальном-то состоянии актриса никакая, а сейчас и подавно. Я прошла в комнату, начала переодеваться. Джинсы, блузка. Еще бы расчесать волосы, со сна они немного спутались. Носки не находились.
— Ты же все прочитала. — Лерка стукнула тетрадью о ладонь. О, сейчас она была хороша! Черные, от недавней покраски еще тяжело-ровные волосы обрамляют узкое бледное лицо, пухлые искусанные губы, синеватые полукружья под темными глазами.
— Я не читаю чужих дневников. — Сказала и тут же пожалела, что проявила повышенную сентиментальность. Стало вдруг любопытно — что же у нее там написано? Ведь известно, не искушай вора — не оставляй сумки без присмотра. То бишь не путай дневники с тетрадками…
— Врешь! — выпалила расстроенная Маркелова. Настроение в «минус» у нее скачет гораздо легче, чем в «плюс».
— А я ревную! — сразу обозначила я позиции.
— Тогда и спрашивай у него. — Маркелова сгребла остальные тетрадки.
Когда-то именно Лерка заметила, что в Максе есть нечто необычное. Все видели только его неожиданную для наших мест красоту. Но красота — еще не событие. Красивых людей много. Макс же, сам того не замечая, создавал вокруг себя определенную атмосферу, и то, что в нем есть несомненная загадка, Лерка ощутила первая. Правда, как истинный гот все списала на мир тьмы, поэтому и стала твердить, что он если не вампир, то что-то близкое к тому. И не ошиблась. А не потому ли Маркелова снова ударилась в готство, что в Максе есть печать тьмы — сущности, с которой ему все время приходится бороться? Он с ней пару раз поговорил, Лерка вспомнила молодость и снова отправилась в парикмахерскую перекрашиваться…
— Всегда интересно послушать обе версии. — Я не знала, как задержать Лерку, по всему выходило, она собиралась уйти.
— Не жадничай.
— В смысле?
— У вас любовь-морковь, ведь так? — Маркелова резко повернулась ко мне, встав против света. Сейчас она выглядела истинно демоническим существом — темная, без лица, рассерженная, сквозь разметавшиеся пряди волос пробивается солнечный свет. — Что же ты боишься? Как будто ему и поговорить ни с кем нельзя. Он же тебе наверняка разрешает встречаться с Колосовым? И не клацает зубами от ревности?
— При чем тут это?
— А при том, что спрашивал меня Максим именно о Павлентии. Что он да как? Не заглядывает ли к нам в тусовку? Не слышно ли что про Дракона? И не надо ли ему помочь?
Странная параллель. Никакой связи между Пашкой и Драконом я не видела. Единсгвенное — однажды Дракон попытался стать вампиром, а закончилось все тем, что его увезли в больницу с нервным срывом. И был он тогда маркеловским парнем. Что у них сейчас, не знаю. Месяц уже прошел, срок большой. За месяц революции случаются и войны.