Я закончила школу? Макс же сказал, что пошел проветриться, подкрепиться перед дальней дорогой! Ну да, а заодно заглянул ко всем моим учителям и помог мне «досдать» все экзамены. Теперь я совершенно свободна. Мне теперь принадлежит весь мир!
Я снова бухнулась на кровать. А Макс все же врушка. Обещал же — по-честному.
До полуночи просидела около окна, прислушиваясь к происходящему. А потом уснула. Разворошенная сумка так и осталась стоять на полу.
Утром я долго лежала в кровати, мысленно отсчитывая школьные звонки. Вот первый урок начался. Закончился. Перемена. Уговорили, пойду на третий урок. «Один» неустойчивое число, «два» не сулит гармонии, а вот «три» в самый раз. Три богатыря, три поросенка, «три девицы под окном пряли поздно вечерком», три царства — Золотое, Серебряное, Медное, «жил-был царь и было у него три сына», три мушкетера… Мне было с кого брать пример.
Сумку ногой задвинула под кровать — успею еще собраться. Настроение сегодняшнего дня было странным. Ни вчерашний восторг, ни позавчерашнее отчаяние не оставили во мне никаких следов. День казался тягуче-тягостным, словно поход в школу сулил мне приведение в исполнение смертного приговора. А что там такого? Ничего. Схожу, распишусь где надо, помашу своим бывшим одноклассникам ручкой и закрою за собой дверь.
Идти не хотелось. Под одеялом было так хорошо! Поэтому я тянула время, гадала, какую сторону света выберет для нашего путешествия Макс, прислушивалась к себе.
Мне тихо и лениво. Не хочется даже на ноги вставать. А если куда-то идти, так надо топать в ванную, переодеваться, пить чай (из кружки? нет уж, увольте!), собирать рюкзак (вспомнить бы, куда я его сунула). Я уставала от одной только мысли, как много всего мне предстоит сделать. Поэтому продолжала лежать, отсчитывая — звонок, второй урок начался, перемена кончилась.
Заканчивается одна жизнь, начинается другая. И теперь все будет совсем по-другому. Главное, мы с Максом будем вместе. Но что мы будем делать? Как будем проводить наши бесконечные дни? До сих пор в безостановочной беготне, в постоянном доказательстве, что мы можем и должны быть — как там по-немецки? — zusammen, [27] на все остальное времени не оставалось. И вот теперь… Что впереди? Было немного страшновато оставлять за спиной все привычное. С ностальгией я вспомнила бесконечные вечера в своей комнате. Буду ли я о них жалеть? Будет ли мне не хватать плановой размеренности школы?
И, уже не отдавая себе отчета, что происходит, я встала, отправилась в ванную. Долго изучала в зеркале свое лицо, лениво чистила зубы, долго тянула горький кофе, тщательно оделась и вышла на улицу.
Приятно подморозило. Я стояла во дворе и смотрела на затоптанный куст сирени. Его присыпало снегом, отчего он стал меньше. Привет, старый приятель! Будем надеяться, что пока меня не будет, тебя не уничтожат окончательно. Или мой великий антипод Малинина больше не стоит около тебя, не собирается каждое утро с силами, чтобы пойти в школу?
Детская площадка со скрипучими качелями, дорожка, проложенная трудолюбивыми путниками… Какое тут все маленькое и старое. И правда пора уезжать.
Здание школы тоже как будто присело и нахохлилось. Я еще немного постояла около крыльца, прислушиваясь. Тихо. Здравствуй, грозный оплот знаний! Как ты тут без меня? Не скучал? Куда там! У тебя столько дел, что вспоминать всех, кто от тебя уходит, некогда. Сейчас ты дремлешь, но пройдет минута, другая, и весь заскрипишь и заохаешь распахнутыми дверями, пропоешь сотней ступенек, зазвенишь перилами, вздохнешь оконными рамами. Честное слово, жаль тебя оставлять! Но тебе-то не жаль, я точно знаю. Вот и я жалеть не буду.
Мне показалось, что эхо еще не прозвеневшего звонка уже прокатилось по коридорам. Надо было спешить. Мне захотелось уйти по-английски, ни с кем не прощаясь. Разве только Пашку еще раз увидеть. Просто посмотреть на него. Может быть, сказать… Нет, говорить я ему ничего не буду. Зачем тревожить человека? Пусть живет, как живет. У нас с ним теперь разные фехтовальные дорожки. Параллельные. Не пересекающиеся.
— А, Гурьева!
Секретарша смотрела на меня так, будто я каждый день прихожу в приемную и мы вместе пьем чай — ни удивления во взгляде, ни интереса. Можно подумать, что в этой школе через день выпускники сдают экзамены экстерном и приходят за документами.
Она взяла верхнюю папку, дернула завязки.
— Распишись в получении. В мае узнаешь расписание единого экзамена.
Бумажка следовала за бумажкой, где голубая птичка сообщала о том, что она готова улететь, как только на ее месте появится моя закорючка.
Интересно, если мы с Максом поженимся, мне придется менять фамилию? И на какую — на «Малер» или «Мишину»? Кстати, есть ли у Макса паспорт? Хотя откуда у вампира паспорту взяться..
— Не спи! — вывела меня из задумчивости секретарша. — Возьми вкладыш, зайди к директору, пускай распишется.
Хлопнула дверь приемной, и я вдруг услышала:
— Гурьева!
Все-таки есть некие законы, от которых не убежать, не спрятаться. Если ты не хочешь видеть человека, то непременно с ним столкнешься. Например, учительница по литературе Роза Петровна точно не входила в число людей, с кем я жаждала прощаться.
— Зашла бы в свой класс! Или так и уйдешь, ничего не сказав?
Да, я так бы и ушла. И даже не оглянулась бы. Но теперь мне придется топать следом за вами и в который раз жалеть, что не послушалась своего внутреннего голоса, который советовал сегодня из дома вообще не выходить.
— Сходи, я сама подпишу вкладыш, — разрешила мне секретарша и, наконец, улыбнулась. Что-то Макс здесь перестарался. Это уже не гипноз, а полное оболванивание.
Я плелась за учительницей, пытаясь представить лица своих одноклассников. Безрадостные будут у них лица. Опять же Маркелова. Нет, хорошо, что я уезжаю. Ну их всех! Пускай остаются в моем прекрасном прошлом. Там им самое место.
От долгого общения с бывшими друзьями меня спас звонок. Он сорвал всех с места и повлек в столовую на завтрак. Класс забурлил вокруг меня, как пена в закипевшем супе, и оставил сухим остатком Лерку. На плече у нее сидела Белла, недовольно поводила мордочкой, искала, где бы что съесть.
— Уезжаешь? — Подведенные черным карандашом глаза Маркеловой выглядели зловеще.
— Скорее меня увозят, — уточнила я, старательно улыбаясь. Это была моя победа. И я могла немного позлорадствовать.
— Увозишь, — гнула свое Лерка. Белла чихнула ей в воротник и начала по-деловому умываться.
Я уставилась на Маркелову. Нет, просто хамство — так в открытую ревновать. Макс ей ничего не обещал, чтобы она изображала здесь трагедию брошенной.
— Не грусти, Маркелова, будет и на твоей улице праздник, — как можно жизнерадостней пообещала я.
Лерка хмыкнула. Не понравилась мне ее улыбка. Уж лучше бы зарыдала в голос или начала меня ругать.