— Сделай выбор — вот единственное, что тебе остается, — продолжал Макс. — Ты вампир, и тут уже ничего не поделаешь. Если захочешь меня найти, то легко сможешь. Здесь есть кое-кто из наших, можешь обратиться к ним. Мы уходим.
Сильные руки приподняли меня.
— А долго мне еще будет больно? — Ирина все еще стояла около дома.
— В тебе умирает человек. Скоро пройдет. От тебя зависит, захочешь ли ты оставить в себе что-то человеческое.
— Мы встретимся? — спросила она, когда мы уже отдалились на приличное расстояние.
— Земля круглая! — буркнул Макс. Но я не сомневалась, что Ирина его услышала.
Мы прошли вдоль дома и оказались около подъездной двери. Олег стоял, прислонившись к щитку домофона с кнопками цифр, и доедал багет. Увидев нас, он застыл с открытым ртом.
— Пока сделать ничего нельзя. Отпустите Ирину к вампирам и продолжайте жить дальше. Сообщил Макс и коротко поклонился Смотрителю:
— Зачем тебе Маша? Оставь ее. Ты же уходишь!
— Мы уходим. «До свидания» не скажу. Мы не встретимся.
— Земля круглая. — Олег зашуршал пакетом, доставая остатки хлеба из упаковки.
— Но не для всех, охотник! Ваша погоня завершилась.
— Еще увидим!
Макс отступил.
— Передавай привет Борису. Он придумал хорошую ловушку, но мне некогда сейчас решать его проблемы.
Олег перевел взгляд на меня.
— Если что-то изменится, Маша…
— Не изменится! — Я пошла прочь и потянула за собой любимого. Нам больше нечего было здесь делать.
Макс уходил дворами, пробирался за вереницей деревьев, скрывался за машинами. Был уже вечер, но улицы оказались полны людей. И если в моем городе пешеходы чаще выбирали освещенные дорожки, то здесь компании собирались в темных переулках, на грязных лавочках. Поэтому Максу приходилось вдвойне больше петлять. Казалось, наше бегство будет длиться бесконечно.
Наконец мы остановились. По запаху и характерному перестуку я догадалась, что где-то поблизости проходит железная дорога. Однако стоящие рядом два высоких красивых здания никак не походили на знакомые мне городские вокзалы — вместо невыразительных приземистых домиков передо мной высились дворцы.
— Мы сядем на поезд. Калевала, Кемь, Беломорск, Кандалакша — там скоро начнется полярная ночь.
От незнакомых слов у меня закружилась голова.
— Все озера Карелии и Белое море станут твоими.
Макс шептал мне, и я уже была там, во владениях Снежной Королевы, где вечные льды и холодный ветер, где бродят северные олени, сгибая рогатые головы под вьюжными порывами, где тюлени резво перебегают по берегу, чтобы снова свалиться в студеную воду, где небо затянуто вечными тучами.
— Канин Нос, Варзуга, Умба, Пялице, Вяртсиля…
Незнакомые названия городов и поселков Макс выговаривал легко.
— Деревня, в которую мы поедем, называется Сёмжа. Там за три часа прилив поднимает море на восемь метров, берег стремительно затопляется, вода сметает все на своем пути. В том краю много ветров и соли — и мало солнца. Нас там никто не найдет.
Его слова уже слились со стуком колес. Мягкий вагон СВ, приглушенный бордовый бархат диванов. Я не очень хорошо помнила, как мы здесь оказались. Я только чувствовала, как меня крепко сжимают холодные руки, как прохладные слова вливаются в уши. Он обнимал и целовал меня, и я словно проваливалась в ледяное забытье. Ненужная одежда валялась на соседнем диване.
За дверью купе было тихо, словно жизнь остановилась. Остались только мы вдвоем. Эти руки, глаза, когда-то полыхавшие черным бешенством, а сейчас такие ласковые, такие любящие… Темная линия бровей, белая кожа, тонкая, как будто под слоем льда, венка, длинные застывшие ресницы, словно верные оруженосцы на часах, чуть подрагивающие зрачки… Макс не закрывал глаз, но взгляд его становился слегка рассеянным, словно он уже не видел меня. Хотелось постоянно смеяться. Я зажмуривалась, терлась щекой о его плечо, а он все бормотал и бормотал мне бесконечные названия городов, деревень и поселков. Потом замолкал, и мерно вздрагивающий вагон исчезал. Оставались только мы, только его крепкие объятия, уверенные движения.
— Маша-а-а! — пробивался сквозь его шепот вкрадчивый голос. Я снова смеялась. Казалось, от меня остался только смех, больше ничего, и Макс, шепчущий мне названия карельских местечек, и мягко покачивающийся вагонный диван. То ли поезд тянул нас вперед, то ли планета сама осторожно подставляла нам свой бок и поворачивалась, чтобы мы быстрее могли добраться.
— Маша-а-а, — гудело за окном. Но я уже не слушала. Я все выбросила из головы. Макс сказал, что все закончилось, и я отпустила от себя лодку прошлого. Школа, родители, мелкие обиды и ссоры, чье-то недовольство, претензии — ничего больше не было. Макс сказал родителям, что я уехала с ним в путешествие, и они согласились. Школу он для меня закрыл. Для мира я больше не существовала. Но кто-то продолжал настойчиво звать:
— Маша-а-а!
И мне казалось, что это Колосов бежит за нами следом, грозит кулаком и требует, чтобы я осталась. Но я не хотела оглядываться и смотреть, кто там бежит. Я смотрела вперед. И почему мы раньше так не сделали? Ведь очень просто — сбежать, забыть про всех.
— Маша-а-а!
Макс внезапно навалился на меня так, что стало нечем дышать. Я оттолкнулась от него, и вдруг что-то упало с тяжелым тупым звуком. Я испуганно приподнялась.
В купе никого не было, покачивалась белая крахмальная штора, редкий свет мелькал за окном. Но вот свет остановился, начал набухать, словно какой-то светлячок пытался догнать наш вагон. Я осторожно отодвинула краешек занавески, чтобы с внешней стороны не было заметно, что я подглядываю.
За окном — ночь. Сплошная черная пустыня, освещенная одиноким фонарем. И в свете его видно, как параллельно с поездом летит стая больших темных птиц. Они не спеша одновременно поднимали и опускали крылья, клювы их время от времени беззвучно открывались.
Я поправила занавеску, борясь с неприятным сердцебиением. И замерла. На столике передо мной сидела крыса. Белая. Заметив, что я на нее смотрю, крыса пискнула, спрыгнула со стола и устремилась к двери, нетерпеливо дернулась туда-сюда, требовательно пискнула. Холодная ручка была неприятна. Панель двери со щелчком отъехала в сторону. Крыса устремилась налево по длинному узкому коридору. Я побежала за ней, и вот уже передо мной не быстрое белое тельце и подрагивающий в такт движению хвост — я уже вижу мелькающие каблуки ботинок и боюсь поднять глаза, потому что знаю, кто идет впереди. Мужчина оборачивается, его одежда на глазах дряхлеет. Черное пальто превращается в светло-коричневый тулуп, вместо пояса грязно-белое полотенце, засаленный мех воротника, спутанная борода.
— Эх, девонька… — вздыхает старик и протягивает руку.
Я знаю, что на него ни в коем случае нельзя смотреть, но какое-то странное любопытство заставляет меня поднять голову.