Макс поднялся, сжал мою руку. И вдруг отпустив, помчался через кочковатое болото к лесу. Я сделала несколько шагов за ним и неожиданно увидела перед собой прозрачные тени. Узкие печальные глаза, березковый перелив в одежде. В памяти всплыло забытое слово — дриады [Д р и а д ы (др. — греч. — дерево, в частности дуб) — нимфы, покровительницы деревьев.]. Это была та самая сила природы, о которой мне давным-давно рассказывал Макс. Еще восхищался, что у нас с легендами хорошо.
Северное сияние вспыхнуло с новой силой. Но теперь я чувствовала, что энергия шла не от него, а от этих призрачных созданий. Крайняя «березка» кивнула, отводя руку в сторону. Бородатый старик, появившийся из ниоткуда, погрозил рукоятью плетки. Пенек! Вот на что показывала «березка». Классический пенек с острой щепой, воинственно торчащей вверх. Побежала к нему. Старик снова погрозил мне вслед. Я загляделась на него и перед самым пеньком споткнулась. Щепа приблизилась. Я постаралась увернуться.
Боли не ощутила. Мне вдруг стало легко. Я превратилась в птицу. Взглядом нашла быстро убегающего Макса и полетела за ним. Сначала низко, а потом забирая все выше и выше. Тяжелый черный бор надвинулся. Макс скрылся под прогнувшимися от снега ветками. Я нырнула под ельник. Стволы и ветки увидеть не успевала, только чувствовала, когда надо уходить направо или налево. Старалась держаться ниже к земле, повторяя изгибы сугробов. Здесь не было подлеска, поэтому лететь оказалось легко.
Светлая фигура терялась среди замшелых стволов и тут же появлялась вновь. Казалось, Макс пытается от меня спрятаться. Стоило чуть углубиться в лес, как я почуяла движение. Олени. Небольшое стадо оленей, разбуженное шумом, заволновалось, стало подниматься с лежбища, самые пугливые уже мчались через кусты. Их бег разбудил дремавший бор, погнал куниц по веткам, испортил охоту совам. Рысь настороженно подняла ушки с кисточками, зайцы закопались в снег.
Охота началась.
Олени скакали через сугробы и подмерзшие кустики брусники, заставляя лес шевелиться. Пара белок стелилась с ветки на ветку над перепуганными животными. В сторону от них бросилось семейство кабанов, оглашая чащу недовольным хрюканьем. Со злым тявканьем на след оленей выскочила лисица, какое-то время бежала следом, а потом метнулась к кустам, подцепила зазевавшегося зайца. С ближайшей еловой лапы камнем свалилась сова, бесшумной тенью упала в снег, где в разрытом сугробе копошилась потревоженная мышь.
Олени умчались прочь, унося с собой сумятицу. Их след неспешно пересек лось. Он цеплял рогами поникшие сучки, сбивал с них снег. Шоркнула быстрая тень, упала на спину зверю. Тело гиганта повалилось в подушку сугроба; затрещал валежник, рухнуло подгнившее перестоявшее дерево, взметнув вокруг себя снеговой вихрь.
Я присела на ближайший сук. Эхо удачной охоты еще металось среди напряженных елей но вот звук закопался в сугробе и затих. Было лишь слышно, как бьется в предсмертных судорогах лось. Только он успокоился, белая тень перебралась под деревья. Тонкие пальцы стряхнули снег с плеча. Это был знак, и я вспрыгнула на указанное место, вцепившись в мягкий свитер когтями.
От умирающего лося шло затухающее тепло,
оно уносилось вверх и там застревало в снеговых шапках деревьев. Северное сияние еще мазало по небу, словно гигантский нож клал на хлеб масло и никак не мог распределить его равномерно. От бывшего красным с лиловым отливом остался только серебристый отсвет, он метался из края в край, то там, то здесь на мгновение набухая. Небесное дыхание гасило пожар, и, как в тлеющем костре, огонек бежал дальше.
Макс вытер испачканные в крови руки.
— Закон охоты. Никогда не иди на шум. Иди туда, где тихо.
Я одним глазом покосилась на него. Другим на лося. Тень сознания человека говорила мне, что надо бы испугаться. Все-таки смерть. Рядом. Но я не была сейчас человеком. А воронам было все равно.
Сорвалась с плеча, когтем задевая нитку свитера, делая безжалостную дырку. Макс побежал следом. Я слышала под собой хруст снега, со свистом разрезаемый воздух.
Северное сияние погасло, уронив свой огонь в снег. Он отразился от белых граней бесчисленных снежинок, делая лес светлым. Макс больше не терялся. Он четко шел по своему легкому следу обратно. Выбравшись из-под елок, остановился около знакомого пенька со щепой, сел на его сбитый снежный покров. Я упала вниз, перелетела через торчащий край и ткнулась голыми руками в сугроб. Колючий снег, набранный за шиворот, быстро таял, бежал по коже щекотной струйкой. Это было ужасно неприятно.
Мои человеческие глаза смотрели на то место, где только что стояли дриады. Никого. Лишь воздух еще звенел от недавнего напряжения.
— Как ты? — Макс поднял меня, принялся старательно вычищать из рукавов снег. Его пальцы были такими же холодными, как ледышки, что он вынимал.
— За мной приходили… — Было так странно вновь чувствовать человеческие руки и ноги. Чего-то не хватало за плечами.
— Я думал, ты выберешь более приземленный вид перемещения, — пробормотал Макс, с тревогой заглядывая мне в глаза. — Например, лису.
— Что это было?
Не покидало ощущение: вот сейчас открою клюв, то есть рот, и из меня вылетят далеко не человеческие звуки. Но жесткий клюв давно превратился в мягкие губы. Язык коснулся зубов, онемевшего неба. Я сглотнула. Уши услышали обыкновенный человеческий звук. Я говорила.
— Ты превращаешься, дорогая моя. — Макс крепко держал меня за руку.
— В ворону? — Я крутанулась на месте, проверяя, не остался ли у меня черный перьевой хвост.
— В колдунью. Просыпается твоя сила.
Я вздрогнула всем телом, словно сбрасывая еще оставшиеся перья. В ту секунду мне так же хотелось избавиться и от того дара (или проклятья?), что невольно достался мне после смерти колдуна по прозвищу Мельник. Хотя… Недурное такое наследство получилось — умение жить в ладу с природой, чувствовать ее.
— Когда ты ушел, я увидела лес. Он приблизился ко мне. Дриада показала на этот пенек.
— Неудивительно. Тебя кто-то должен учить. Твое время пришло.
Страшно и радостно. Я балансировала между паникой и восторгом. Просыпающиеся во мне силы были притягательны, но я еще не могла ими управлять, что пугало. Малодушно захотелось все вернуть обратно. Мою комнату, длинные вечера с книгами, тренировки по вторникам и субботам, поездки на конюшню по воскресеньям. Но я прогнала возникшее чувство. Ничего, скоро привыкну.
Взгляд Макса был веселым. Кажется, ему нравилось, что у него такая затейливая подружка.
— Я люблю тебя!
От моих слов глаза Макса вдруг расширились, стали совсем прозрачные. Он легко коснулся губами моей щеки.
— Я тут ни при чем. Ты бы все равно менялась. Уже потому менялась, что время идет. А в кого бы ты начала превращаться — в брюзжащую старуху, в скучную тетку или в колдунью, умеющую перекидываться вороной, — зависит от тебя. А ты, кажется, уже сделала выбор.