— Я… — Маринка водила пальцем по полу — Макс сказал, что я могу уйти в любую минуту. И скоро уйду. Он мне больше ничего не даст.
— Марина, я никогда… — Девочка вскинула ладонь вверх. — Не надо ничего говорить! Вы уйдете, я тоже уйду.
Маринка вертелась передо мной и была сейчас похожа на котенка. Волосы у нее опять растрепались, так и хотелось посадить ее на колени, причесать, собрать всю ее непоседливость в хвост.
— Это скоро пройдет.
— Я не хочу, чтобы такое повторилось.
— Спасибо, что помогла мне сегодня, — прошептала я.
— Да ладно! — миролюбиво тряхнула гривой юная вампирша. — Ты тоже ничего.
В Маринке словно перекрыли кран с горечью и пустили веселье. Девочка живо оглянулась.
— А где Дима?
Не дожидаясь ответа, который я вряд ли могла дать, девочка помчалась в комнату и стала расталкивать уснувшего Дракона. Он сначала мычал, а потом накричал на нее и весь оставшийся вечер ни с кем не разговаривал. Особенно с Маринкой. Обиделся. По себе знаю, как тяжело обижаться на вампира, который не понимает твоих эмоций. Тем более зря это сделал Дракон. Маринка была не в том настроении, чтобы прощать своей игрушке проступок.
Вечер прошел в молчании. Без Маринкиной суеты дом наш как будто померк. К ночи пришел обещанный Максом мороз — столбик термометра упал до минус тридцати пяти. За стенами начало подвывать и подухивать, словно по снегу бродил старый леший, просящийся в дом погреться. Мы помочь ему ничем не могли, потому что сами мерзли. Из заткнутого подушкой окна поддувало, и мне начинало казаться, что лежу в сугробе.
Я куталась в два одеяла, размышляя, не натянуть ли мне шапку — вымороженная комната не хотела согреваться. Макс устроился рядом. Сначала, чтобы не добавлять мне холода, он сидел на стуле. Но потом не выдержал и прилег на край кровати.
— Каким ты был раньше? — Пальцем я осторожно водила по его бровям, по носу, по широкому гладкому лбу.
— Разным.
Макс лежал, довольно прикрыв глаза. Сейчас он был похож на кошку. На большую сытую кошку, готовую вот-вот заурчать от осознания собственного благополучия.
— Каким?
Хотелось прижаться к любимому, но шевелиться было лень. Я пригрелась, и малейшее
движение вызывало неприятные изморосные мурашки.
— Тщеславным.
— О чем мечтал? — Я хихикнула, нарушая хрупкий баланс между робким теплом под одеялом и холодом снаружи.
— У меня была очень красивая мать, она пользовалась популярностью в свете. Талантливый отец. Я был как бы при них. Милый мальчик замечательных родителей.
— А на самом деле?
— На самом деле мне всегда нравилось нарушать те правила, которых следовало придерживаться. В правило входили необходимость определенных знаний, подходящий круг знакомств, удачная партия, приумножение капитала семьи.
— Не оригинально, — покачала я головой. Бороться с холодом больше сил не было. Я расслабилась, разрешая себе мерзнуть.
— Не забывай, Германия в середине девятнадцатого века не была отдельным государством. Мелкие княжества входили в состав то одной, то другой страны, и держались они только на старинных правилах и обычаях. Революции и бунтари рождались либо западнее — в Испании, либо восточнее — в России. У Германии были деньги, но не было пассионариев.
— Ты хотел совершить революцию? — Я смотрела на правильно-красивое лицо любимого, всегда такое спокойное, и не могла представить его с винтовкой на баррикадах.
— Нет, пытался сбежать из дома.
— Далеко?
— Насколько хватало сил терпеть голод. Дня на три. Потом или меня возвращали, или я возвращался сам.
— Герой! — Я растрепала его челку.
— Ja, ein Held! [Да, герой! (нем.)] — грустно произнес Макс. — Пытаюсь вспомнить, почему я тогда выпрыгнул из окна. Мне кажется, из-за того же — из-за желания кому-то что-то доказать. Мать была такой идеально-правильной и погибла только потому, что я совершил ошибку. Любое мое самостоятельное действие вело к неудачам. Я даже умереть не смог. И это мне помешали сделать.
У вампиров весьма специфическое представление о спасении. Для них единственная форма жизни — быть вампиром. Я была с ним не согласна. Как прошло превращение Макса, я знаю только по рассказам. Его мать, сильный берлинский Смотритель, погибла, защищая сына. Поняв это, Макс шагнул из окна, но не умер. Рядом оказался Лео. Макс так же спас Маринку. Она сильно болела, была при смерти, и он сделал ее вампиром, спасая и от болезни, и от смерти.
— Вечно все делают за меня, — прошептал Макс.
— Неправда! — Терять мне уже было нечего. Я откинула одеяло и придвинулась к любимому. — Ты не видишь то, что делаешь сам. Наша с тобой любовь не зависит ни от чьего желания или решения.
Моей щеки коснулись осторожные прохладные губы.
— Я все время жду какого-то подвоха, — прошептал Макс мне на ухо. — Как будто время готовит нам страшную западню. То его много, а то вдруг становится мало. Мы ведь не торопимся в принятии решений?
— Торопимся? — Я чуть отстранилась, чтобы лучше его рассмотреть, но Макс прижал меня к себе.
— В жизни главное — не торопиться. Знаешь, что сгубило Ромео и Джульетту? — Ссора родителей.
— Нет, они просто поторопились. Очень хотели получить все сразу, спешили избежать трудностей. Время сыграло с ними злую шутку.
Поторопились? Я вспомнила наш с Максом бесконечный бег. Если кто здесь и торопится, то наши преследователи, не мы.
Я поерзала, удобней устраиваясь рядом с любимым.
— Не думаю, что мы спешим. Ты немец. Ты спешить не умеешь. Ромео был итальянцем, а они по жизни бешеные.
— «Две равноуважаемых семьи в Вероне, где встречают нас события, ведут междоусобные бои и не хотят унять кровопролития…» — прикрыв глаза, процитировал Макс Шекспира. — Верона стоит на реке Адидже. Река впадает в Адриатическое море… — Он приподнялся на локте. — Ты права. Знаешь, я впервые не жалею, что шагнул в окно. Это был самый удачный поступок в моей жизни. Который привел меня к тебе.
От поцелуя привычно закружилась голова, и стало неважно, что было и что будет. Холод, комната, старая кровать — все уплыло вдаль и дало два прощальных свистка.
Я открыла глаза, на секунду забыв, где нахожусь. Рядом был только Макс и…
Вдруг вспомнила.
— Дракон! — зашептала я, выбираясь на край кровати.
— Он давно ушел.
Я непонимающе посмотрела на соседнюю кровать. Одеяло свесилось, подушка закинута в ноги. Куда делся Сторожев? Ах да! Сбежал еще в самом начале нашего разговора. Как только мы с Максом начали устраиваться на кровати, недовольно закхмекал, засопел, демонстративно долго искал свои унты и, забрав куртку, ушел на кухню. Там было теплее. И еще там была Маринка. Спокойной ночи, Дима! Приятных кошмаров!