— Нет, — ответила Кэтрин, немного подумав, — не испытываю. С моей стороны это нехорошо? По правде говоря, хоть мне и больно, хоть я и огорчена тем, что не могу больше ее любить, что никогда уже не услышу ее голоса, даже, наверно, ее не увижу, — я себя не чувствую такой несчастной, как можно было ожидать.
— Вы, как всегда, чувствуете то, что делает честь человеческой природе. Такие чувства достойны изучения, чтобы они могли узнавать сами себя.
По той или иной причине настроение Кэтрин после этого разговора заметно улучшилось. И она уже не жалела о том, что ее заставили проболтаться, — разумеется, вопреки ее намерениям, — о событии, которое этот разговор вызвало.
С этого времени предполагаемая женитьба капитана Тилни стала частой темой бесед его брата и сестры с их гостьей. И Кэтрин с некоторым удивлением обнаружила, что ее молодые друзья в равной мере считают, что низкое общественное положение Изабеллы и отсутствие у нее приданого окажутся серьезным препятствием к осуществлению этого брака. То, что брак якобы неприемлем для генерала уже по этой причине, — независимо от характера избранницы его сына, — заставляло Кэтрин несколько тревожиться за свое собственное будущее. Она родилась в такой же мало заметной семье и была почти такой же бесприданницей, как Изабелла. И если даже наследнику всех владений Тилни недоставало собственного богатства и величия, то что же требовалось для женитьбы его младшего брата? Пренебречь печальным следствием этого рассуждения можно было, только положившись на особую благосклонность генерала, — ту, которую ей посчастливилось завоевать с самого начала и которая обнаруживалась во всех его словах и поступках, — а также помня о часто провозглашаемом им собственном бескорыстии, позволявшем считать, что взгляды отца истолковываются его детьми совершенно превратно.
Генри и Элинор, однако, были настолько убеждены, что их брат не осмелится лично просить у отца согласия на эту женитьбу, и так упорно доказывали ей, что приезд Фредерика . в Нортенгер сейчас менее вероятен, чем когда-либо раньше, что Кэтрин позволила себе успокоиться относительно необходимости своего преждевременного отъезда. Поскольку нельзя было надеяться, что, обращаясь к отцу, капитан Тилни правильно охарактеризует Изабеллу, ей показалось уместным, чтобы это сделал Генри, дав генералу возможность спокойно и без предвзятости обдумать и подготовить возражения, основанные на более благовидных причинах, нежели общественное неравенство. Она высказала свою мысль мистеру Тилни, но почему-то он не подхватил ее с той готовностью, на которую она рассчитывала.
— Нет, — сказал он, — у отца рука и так достаточно тяжелая. Фредерику лучше признаться в своем безрассудстве без того, чтобы отец, знал об этом заранее.
— Но он же не откроет вашему отцу и половины всех обстоятельств.
— Хватит и четверти.
Прошло два дня, но никаких известий от капитана Тилни не приходило. Его брат и сестра просто не знали, что и подумать. Иногда им казалось, что его молчание достаточно подтверждает предполагаемую помолвку, иногда — что оно с ней несовместимо. Генерал между тем, хотя и высказывал по утрам недовольство отсутствием писем от старшего сына, на самом деле о нем не тревожился. В действительности его внимание было целиком занято заботами о том, чтобы пребывание в Нортенгере показалось мисс Морланд как можно приятнее. Он часто выражал по этому поводу свою озабоченность, опасался, что ей надоест однообразие общества и времяпрепровождения, сожалел об отлучке из ее поместья леди Фрезерс, заговаривал иногда о большом званом обеде и раз или два даже принимался подсчитывать живущих неподалеку молодых людей, принимающих участие в танцах. Но стоял мертвый сезон — без дичи, без охоты, — к тому же леди Фрезерс находилась в отъезде. И в конце концов вышло так, что в некое утро он объявил Генри о намерении нагрянуть всей компанией к нему в гости, когда его сын выедет по своим делам в Вудстон, с тем чтобы закусить там у него бараньими отбивными. Генри был этим польщен и обрадован, а Кэтрин пришла в полный восторг.
— Когда же, сэр, можно рассчитывать, что вы доставите мне это удовольствие? Мне нужно быть в Вудстоне в понедельник, чтобы принять участие в собрании прихожан, и, вероятно, я задержусь там на два-три дня.
— Ну что ж, отлично, мы соберемся в какой-нибудь из этих дней. Нет нужды уславливаться заранее, — тебе незачем нарушать свои планы. Нам вполне хватит того, что окажется в доме. Смею сказать от имени молодых леди — за твой холостяцкий стол на тебя не обидятся. Ну-ка, прикинем: в понедельник ты занят, в этот день мы не приедем. Вторник — занятой день у меня: должен приехать мой землемер из Брокхема. Утром он доложит мне о делах, а потом я обязан отправиться в клуб. Я не смогу встретиться со знакомыми, если этого не сделаю, — то, что я нахожусь здесь, известно, и мое отсутствие будет слишком заметно. А я, мисс Морланд, взял для себя за правило не наносить соседям обиду, если этого можно избежать небольшой жертвой времени и внимания. Они у нас — вполне достойные люди. Дважды в год им в Нортенгере поджаривают половину оленя, и, если я бываю свободен, я с ними обедаю. Итак, вторник отпадает. Но, мне кажется, Генри, в среду ты можешь нас ждать. Мы приедем пораньше, чтобы успеть оглядеться. Добираться до Вудстона, наверно, придется два и три четверти часа. И если мы сядем в экипаж в десять, мы без четверти час окажемся у тебя.
Даже бал не мог бы обрадовать Кэтрин больше, чем эта маленькая поездка, — так ей хотелось взглянуть на Вудстон. И сердце ее еще трепетало от радости, когда в комнату, в которой она находилась с Элинор, через какое-то время зашел одетый по-дорожному Генри и сказал:
— Я пришел к вам, молодые леди, в весьма философическом настроении. Приходится напомнить, что в этом мире за все удовольствия надо платить. Наши сделки часто оказываются весьма невыгодными, отнимая наличное счастье за вексель на предстоящее, который может остаться неоплаченным. Взгляните на меня. В расчете на удовольствие, которое я надеюсь получить, видя вас в Вудстоне в среду, — но которого меня может лишить дурная погода или десяток других причин, — я вынужден уехать сегодня, двумя днями раньше, чем мне хотелось.
— Уехать! — воскликнула Кэтрин с вытянувшимся лицом. — Но почему же?
— Почему? Как вы можете спрашивать? Да потому, что мне надлежит поскорее испугать до глубины души мою старую экономку — она ведь должна заблаговременно позаботиться, чтобы приготовить для вас обед.
— Вы шутите!
— Увы, нет. Увы — потому что я предпочел бы остаться.
— Но после того, что было сказано генералом, как вы могли об этом подумать? Он же не хотел нарушать ваших планов и уверял, что будет доволен всем, что найдется в доме! — Генри улыбнулся. — Мне и вашей сестре, я уверена, это совершенно не нужно. А генерал просил, чтобы вы ничего не устраивали. Впрочем если бы он об этом ничего не сказал, — у него всегда такой роскошный стол, что один раз он вполне обойдется более скромным.
— Я был бы рад рассуждать так, как рассуждаете вы, — для его и для моей пользы. Прощайте. Завтра, Элинор, воскресенье, — поэтому я не вернусь.