— Душа моя, просто ужасно было бы, если б Изабелле, бедняжке, пришлось жить не в Хартфилде, а где-то еще.
Мистер Вудхаус никогда не признавал, что у мистера Найтли могут быть права на брата, а у кого-либо, кроме него самого, — права на Изабеллу. Минуты две он посидел в задумчивости, затем продолжал:
— Только не понимаю, отчего Изабелла тоже обязана ехать так скоро назад, если должен он. Постараюсь-ка я, пожалуй, уговорить ее задержаться. Она и дети могли бы прекрасно побыть у нас еще.
— Ах, папа, — это вам никогда не удавалось и, думаю, не удастся. Для Изабеллы немыслимо остаться, когда муж уезжает.
То была неоспоримая правда. Сколь она ни казалась горька, мистеру Вудхаусу оставалось лишь покорно вздохнуть, и Эмма, видя, как он приуныл при мысли, что дочь его привязана к мужу, тотчас перевела разговор на тему, которая не могла не рассеять его грусть.
— Пока мои сестра и брат будут здесь, Гарриет должна проводить у нас как можно больше времени. Я уверена, ей понравятся дети. Детки — наша гордость, верно, папа? Любопытно, кто ей покажется красивее, Генри или Джон?
— Да, любопытно. Бедные крошки, то-то будет им радость приехать сюда. Они так любят бывать в Хартфилде, Гарриет!
— Еще бы, сэр! Кто же не любит здесь бывать!
— Генри — славный мальчуган, настоящий мужчина, а Джон — вылитая мать. Генри — старший, его назвали в честь меня, а не отца. В честь отца назвали второго, Джона. Кому-то, я думаю, может показаться странным, что не старшего, но Изабелла настояла, чтобы его назвали Генри, чем я был очень тронут. Удивительно смышленый мальчуган. Впрочем, все они на удивление понятливы, и такие милашки! Подойдут, станут подле моего кресла и скажут: «Дедушка, не дадите ли мне веревочку?», а Генри однажды попросил у меня ножик, но я сказал, что ножи делают только для дедушек. Их отец, по-моему, зачастую бывает с ними крутенек.
— Вам так кажется, — сказала Эмма, — потому что сами вы — воплощенная мягкость. Ежели бы вы могли сравнить его с другими папеньками, то не подумали бы, что он крут. Он хочет вырастить сыновей деятельными, крепкими и, когда они расшалятся, может изредка осадить их резким словом, но он любящий отец — мистер Джон Найтли определенно любящий, заботливый отец. И дети платят ему любовью.
— А потом приходит их дядюшка и подкидывает их до потолка, так, что смотреть страшно.
— Но им это нравится, папа, они это обожают! Для них это первое удовольствие, и если бы дядя не завел для них строгий порядок, то самый первый ни за что не уступил бы очередь другому.
— Не знаю, мне это непонятно.
— Но так всегда бывает, папочка. Одной половине человечества всегда непонятно, почему что-то нравится другой.
В четвертом часу, когда девицы, в преддверии обеда, готовились уединится каждая у себя, вновь пожаловал герой неподражаемой шарады. Гарриет отворотилась, — но Эмма встретила его с улыбкой, как ни в чем не бывало, и зоркий взгляд ее быстро прочел в его глазах сознание того, что жребий брошен — что послан вызов Судьбе. По-видимому, он явился посмотреть, чем это может для него обернуться. Нашелся, кстати, и удобный повод: спросить, составится ли нынче вечером без него партия у мистера Вудхауса. Если его присутствие хоть в малой степени необходимо, все прочее отступает; если же нет — его друг Коул давно уже с таким упорством зазывает его отобедать — придает этому такое значение, что он условно обещался прийти.
Эмма поблагодарила его, прибавив, что не допустит, чтобы он из-за них обманул надежды друга; партия у ее батюшки, конечно, составится и без него. Он вновь изъявил готовность — она вновь отказалась, и он уже было собрался откланяться, когда она взяла со стола листок бумаги и протянула ему со словами:
— Ах, да! Вот та шарада, которую вы столь любезно оставили, — спасибо, что вы показали нам ее. Она нас привела в такой восторг, что я позволила себе переписать ее в альбом мисс Смит. Надеюсь, ваш приятель не рассердится. Понятно, я не пошла далее первых шести строк.
Мистер Элтон явно не знал, что сказать. На лице его изобразилась неуверенность, изобразилось замешательство; он пробормотал что-то о «высокой чести», покосился на Эмму, потом на Гарриет, увидел на столе раскрытый альбом и, взяв его, принялся внимательно читать. Эмма, желая замять неловкость этой минуты, сказала с улыбкою:
— Вы должны принести за меня извинения вашему другу, но шарада его так хороша, что грех ограничивать число ее ценителей одним или двумя. Он может быть уверен, что, покуда будет писать столь галантно, снищет одобрение всякой женщины.
— Скажу без колебаний, — ответствовал мистер Элтон, хоть в каждом слове его угадывалось колебание, — скажу без колебаний, что… во всяком случае, если чувства приятеля моего совпадают с моими… ежели б он видел, подобно мне, какой чести удостоились его скромные вирши… — вновь обращая свой взгляд на альбом и кладя его обратно, — то, несомненно, счел бы эту минуту счастливейшею в своей жизни.
С этими словами он поспешил удалиться. И очень вовремя, невольно подумалось Эмме, ибо, при всех его отменных и похвальных качествах, речам его присуща была напыщенность, от которой ее разбирал неудержимый смех. Не в силах более противиться ему, она убежала к себе, оставив радости более нежного и возвышенного свойства на долю Гарриет.
Шла середина декабря, но погода по-прежнему не препятствовала девицам более или менее регулярно совершать моцион; и Эмме предстояло поутру навестить с благотворительною целью семью недужных бедняков, живущую неподалеку от Хайбери.
Путь к уединенной хижине пролегал по Пастырской дороге, которая под прямым углом отходила от широкой, хотя и беспорядочной, главной улицы и на которой, как нетрудно заключить, находилась благословенная обитель мистера Элтона. Сперва нужно было с четверть мили пройти вдоль плохоньких домишек, а там, почти вплотную к дороге, возвышался и дом викария — старый и не ахти какой удобный. Место выбрано было неудачно, однако дом, благодаря стараниям нынешнего своего хозяина, за последнее время сильно похорошел — как бы то ни было, обе путницы, проходя мимо, не преминули замедлить шаг и обратить к нему любопытные взоры. Эмма при этом заметила:
— Вот он. Вот где вам в скором времени не миновать водвориться вместе с вашим альбомом.
А Гарриет:
— Ах, что за дом, — чудо! Как хорош!… Вот они, желтенькие занавески, которыми восхищается мисс Нэш.
— Теперь я захаживаю сюда нечасто, — сказала Эмма, когда они пошли дальше, — но тогда у меня появится стимул и мало-помалу я сведу близкое знакомство с каждым кустиком и деревцем в этой части Хайбери, с каждым прудиком и каждою калиткой.
В самом доме, как выяснилось, Гарриет ни разу не бывала, и ее так снедало любопытство, что Эмма, по всем явным и скрытым приметам, не могла не усмотреть в нем такое же свидетельство любви, как склонность мистера Элтона приписывать ей живость ума.