— Какой мэрзкий, завысливый баб! — глубокомысленно заметил ЭрТар, возвращаясь к омовению. — Патры мнэ спина, э? Заодно рука помоэш’…
Учитывая, что рукава обережника промокли до самых подмышек, предложение было весьма своевременным.
— Ты сам отсюда выметешься, или мне тебя прямо в бадье с лестницы спустить?!
— Нэ даташшыш’, — скептически возразил горец и, сощурившись, насмешливо предложил: — Иды храм жалоба, им балшой-балшой радаст’ будэт твоя помач’!
Обережник в этом не сомневался, так же прекрасно понимая, что даже если выдаст горца дхэрам, то переживет его в лучшем случае на день. А поскольку и сам валился с ног от усталости, то временно махнул на горца рукой и, стянув мокрую рубашку, плюхнул зад на кровать. Нашарил под подушкой плоскую медную баклажку, взболтнул и отпил несколько глотков, подолгу задерживая каждый во рту. Жизнь стала чуть приятнее.
Одновременно Джай исподлобья присмотрелся к незваному гостю. Вот уж действительно сорока — сухощавого, птичьего телосложения, раза в полтора легче Джая, но навряд ли слабее. Коса эта… нитки в ней какие-то, лоскутки, словно наспех, чем под руку подвернулось, переплеталась. Когда же это чучело перестает кривляться и корчить из себя грозного горского парня, то выглядит куда моложе — сперва-то обережник решил что ему за тридцать.
— Нравлюс’, да? — кокетливо поинтересовался ЭрТар, дунув на лезущий в нос клок пены.
— Нет, пытаюсь угадать, давно ли ты из пеленок вылез, — огрызнулся Джай, пряча флягу на место.
— У нас в гора нэт пеленка! — гордо заявил охотник. — Настоящий мужчына с рождений козлиный шкура лежи, череп враг погремушка играй!
— Лет тебе сколько, спрашиваю? — снова начал терять терпение обережник.
— Двадцать два, — рассеянно признался ЭрТар, поглощенный поисками утонувшей мочалки.
Обережник презрительно фыркнул — ему в прошлом месяце исполнилось двадцать четыре.
— Как ты меня нашел? — уже спокойнее поинтересовался он.
— Зачэм искат’? Кошка скажи, тот след нюхай!
— А его как мимо хозяйки протащил?
— Он сам по стэна влэз, — расплылся в улыбке горец. — Я тол’ко окно открой и свистни.
Кошак, словно догадавшись, что речь зашла о нем, перестал вылизываться и благосклонно замурлыкал.
— И почему, скажи на милость, ты решил, что я вам обрадуюсь?!
Горец недоуменно сдвинул брови:
— Ну я жэ тэбэ вся ноч’ помогай-спасай!
— Я тебе тоже!
— Вот! — торжественно поднял палец ЭрТар. — Тэпэр мы с тобой дрюг навэк! Мой стрэла — твой стрэла, мой дом — твой дом! Давай ышшо кров’ в знак вернаст’ смешаэм, э?
— Да иди ты со своей верностью! — затравленно взвыл Джай, у которого от сорочьего треска уже голова кругом шла. — Кровь ему… клещ ненасытный, Иггр твою мать! Навязался на мою голову! Чтобы утром духу твоего здесь не было… и кошачьего тем более!
Струхнувший Тишш раздумал метить угол, вспрыгнул на стол и свернулся калачиком, свесив хвост до самого пола.
— Хэй-най, утром мы быстро-быстро уходи, ты дажэ жалей, слезы платок сморкай! — Горец, ничуть не стесняясь обережника, вальяжно вылез из бадьи, одним полотенцем обернул бедра, а вторым начал промокать косу.
Если внезапно вскочить, двинуть ему под дых и сцепленными кулаками добавить по пегой башке… Джай нога об ногу содрал разношенные сапоги и вытянулся поверх одеяла, мысленно смакуя упущенную возможность.
— Эй, — возмутилась несостоявшаяся жертва, — у нас в горах прынят уступать гост’ свой пастэл’, еда и жэншына!
— Ну и катись в свои горы! — огрызнулся парень, отворачиваясь к стене. Полежал, фыркнул и, не удержавшись от соблазна поделиться представившейся ему картинкой, добавил: — Впрочем… женщину можешь забирать!
ЭрТар заразительно расхохотался. Вопреки расхожему мнению, по-настоящему разозлить или обидеть горцев было сложно — если и прирежут сгоряча, то потом искренне оплачут.
— Ладна, я на пол лэч’, — примирительно предложил он. — У тэба запасной кошма ест’?
— Возьми в рундуке, — предпочел откупиться малым Джай. Заикнись горец еще и о подушке, обережник голыми руками оторвал бы ему косу вместе с головой. Но тот, похоже, сообразил, что дальше искушать судьбу не стоит, и заткнулся.
Обережник закрыл глаза, однако от радужных кругов перед ними это не избавило. Иггр с горцем, пусть ночует. Оно даже спокойнее: не надо гадать — а вдруг дхэры уже изловили «сороку» и ощипывают по перышку, расспрашивая о «соучастнике»? Конечно, откровенничать перед ним не стоит, но мстить еще глупее. Оба хороши: никто Джая силком в святилище не тянул, стрелять не заставлял… а утром…
Парень споткнулся и ухнул в черный колодец сна, предоставив будущему полную свободу действий.
Спи, дитя мое родное,
Светлый Иггр тя береги
От ненастья, горя, хвори,
Тваребожьего слуги.
Колыбельная
— Похоже, твоя игрушка сбежала, Архайн? — Сомнения в тоне дхэра не было ни на песчинку, зато издевки — на целый могильный курган.
Йер с досадой выронил обломок ошейника и выпрямился.
— Да, господин.
Лгать бессмысленно, рассыпаться в извинениях глупо. К тому же в вызванной знамением сумятице из святилища могли без труда и спешки выбраться не только убийцы и полудохлый раб, но и все обитавшие в туннелях улитки.
Да и не было змеехвостому дела до чужих цацек — сейчас он играл с самим Архайном.
— Надеюсь, ты помнишь, как стал Приближенным?
Еще бы. Ведь его предшественника в этот день не стало, причем самым незабываемым образом.
Иггров Глашатай не требовал ответа. Просто стоял на пороге, пряча кисти в противоположных рукавах и как будто даже сочувственно осматривая опустевшую клеть вместе с вошедшим минутой раньше йером. Но Архайн не обольщался: он был лучшим Взывающим К Темному и только благодаря этому — до сих пор живым. Еще одна оплошность, и его без колебаний заменят лучшим из худших.
Капюшон приподнялся, тускло блеснула не то гадючья чешуя, не то тараканий панцирь.
— Что ты намерен делать?
Йер замешкался с ответом. Щенячье рвение больше пристало юнцам, у которых нет четкого плана, только желание выслужиться. Или трусам — теми движет страх перед наказанием, а он еще худший помощник. У Архайна планов было несколько и, на его взгляд, одинаково дельных. Но зачем торопить события?
— Что вы прикажете, господин.
— Ищи Тварь. Случайные свидетели обряда — ничтожества, им все равно никто не поверит. Пусть ими займутся другие йеры.
— Да, господин. — Иного Архайн и не ожидал, но начальство должно чувствовать себя мудрым и грозным. И тем, кто отказывает ему в этом невинном удовольствии, не позавидуешь. — Я уже готовлюсь к «манку».