— Не-а, только вид сделал.
ЭрТару повезло, что кружка была уже у него — иначе Джай выплеснул бы отвар в довольно скалящуюся рожу.
* * *
С моруном управились только к началу праволуния: тварь дергалась, пока не обгорела догола. Для надежности костер жгли еще пару часов, чтобы наверняка вытравить заразу из костей. Большинство селищан, успокоившись, разошлись по домам, а управник с кузнецом и парой добровольцев выкопали яму на краю пепелища и лопатой сгребли в нее моруновьи останки вместе с углями. Двор после их трудов выглядел так, словно здесь сгорел целый хлев.
— Узнали его, мужики? — шепотом спросил управник, когда с праведными трудами было покончено.
— Вроде как Ирутов брат, — неуверенно сказал один из подручных. — Ну младший, который весной в город подался, лучшей доли искать...
— Угу. Видать, не нашел. Быстро он…
Мужики постояли, посопели. Еще месяц назад здоровались с человеком — и нате вам. А ведь считалось, что моруны по полугоду в земле сидят!
— Убили небось его, — боязливо предположил управник. — Кто-то ж труп закопал.
— Если б убили — сожгли б. — Кузнец смачно плюнул на свежий холмик. — Да и не поперся бы он сюда, пошел злодеев искать.
— А может, из наших кто… — Селищанин поежился. — Может, и не уезжал он никуда…
— Темного тебе в задницу, что ты каркаешь, как старая баба! — не выдержал кузнец. — Сами же провожали, аж на три полета провели, покуда он к купеческому обозу не подсел! А вот охотников жалко, — подумав, добавил он. — Молодые еще ребята, веселые… были. Помянуть бы…
— Так помянем! — встрепенулся управник. — У меня непочатый бочонок припрятан, не та кислятина, что в едальне подают. Жена по такому случаю жмотиться не станет…
Мужики оживились, повеселели и, потирая руки в предвкушении, дружной гурьбой пошли к его дому. Лопату кузнец унес с собой — хорошенько прокалить в горне, а то и перековать, от греха.
На другом конце селища Ирут трясущимися руками запрягал ящерков. Хотел с утра выехать, чтобы забрать гостившую у родителей жену, но понял, что за ночь в пустой избе рехнется. Перед глазами чередовались прощальная улыбка брата — и та жуткая, воющая, корчащаяся в огне гадина, в которую он превратился… а если бы ее не успели пришпилить к земле…
— Эй, браток!
Ирут сцепил зубы. Разносчик из едальни был последним человеком, кого ему сейчас хотелось бы видеть. В селище холопа недолюбливали, но старались не связываться. Мужик, даром что раб, был гадостный и злопамятный хуже некуда. Такой год будет тебе украдкой в скваш плевать, хоть ты в едальню не ходи.
— Чего тебе?
— Ты в Ориту едешь? — продолжал тот, как будто ни о чем не догадываясь. А ведь в толпе шептались и довольно громко…
— Ну — буркнул мужик, поправляя ремешки на упряжи, чтобы те не терлись о пластины гребня. Ящерок, изогнув шею, задумчиво обнюхивал хозяйское плечо. Длинные узкие ноздри то округлялись, то сжимались в линию.
— Передай записочку, а?
— Кому?
— Иггру, — ухмыльнулся тот, протягивая сложенный вчетверо клочок бумаги, залепленный воском. — Кинь вместе с бусиной любому нищему в шапку, пусть помолится за мое здоровье.
— Чего у тебя болит-то?
— Да вот, охромел чуток. — Раб скривился в злобной ухмылке. В первой, куда более бурной половине своей жизни он немало насмотрелся на обережников и готов был зуб заложить, что один из «охотников», а то и двое, не те, за кого себя выдают. Кого-то ищут? Чего-то вынюхивают? Если Репа сейчас в городе, он получит записку к вечеру, а если этот лапоть так и будет гнать ящерков, то даже к обеду. Условные наколки на воске не дадут бумажке потеряться, и обратно она вернется в виде семерика-другого бусин, в зависимости от важности сведений.
— Ладно, кину, — смягчился Ирут, опуская записку в карман и вскакивая на сиденье. — Ай-е, пошли!
* * *
Летний рассвет наступал медленно и обстоятельно: причаливший к противоположному берегу Ловчий вытянул невод, встряхнул, обдав траву каплями росы, и ушел жарить улов. Холодный дым от его костра затопил лощины. До восхода солнца оставалось не меньше двух часов, но Иггр уже приоткрыл шкатулку, и оно сонно выглядывало в щелочку горизонта. Птицы помаленьку пробовали голоса, дабы и сегодня не ударить в грязь клювом. Денек обещал быть жарким.
Горец бросил в кружку последнюю веточку. Бессонная ночь и самойлика просветлили голову до состояния хрусталя, чего нельзя было сказать о теле. Оно зверски хотело спать и понятия не имело, за что над ним так измываются. Пожалуй, сейчас сумел бы заснуть даже Джай — мысли о скорой смерти просто не успели бы вклиниться в промежуток между явью и долгожданным сном.
Но жрец уже заворочался, просыпаясь.
— Доброе утро, — похоронно сказал обережник.
— Угу, — почти приветливо отозвался тот, садясь и осматриваясь. — А вы давно встали?
— Мы не ложились. — ЭрТар потер зудящие от дыма и недосыпа глаза.
— Так боялись меня упустить? — Оказывается, тваребожец тоже умел ехидничать. Или успел научиться, в такой-то компании недолго.
— Да нет, за жизнь беседовали. Как раз вот гадали, чем морун мог нас заразить, — с кривой усмешкой признался Джай.
— А-а-а... — мужчина зевнул и потянулся, — мне тоже интересно. Очень тяжело было исцелять, словно паутину счищать — рвется, к рукам липнет…
— Исцелять? — тупо переспросил обережник.
— Ну да. Еще во дворе, пока вы вещи собирали. Никто, кажется, не заметил, как я взывал…
ЭрТар с опаской потрогал шею. Царапины как царапины, уже корочкой затянулись. Джай с тем же результатом закатал рукав и осмотрел локоть, но вместо благодарности вызверился на жреца, выплескивая сдерживаемые всю ночь чувства:
— Так ведь и мы не заметили, придурок ты этакий! Мы всю ночь, можно сказать, помирали, друг с другом прощались, а он исцелил и даже сказать не удосужился!
— Забыл, — смущенно признался мужчина. — Я думал, вы сами догадаетесь.
— Как?! Против моруньи [33] даже йеры бессильны!
— Ну так радуйтесь, что я не йер. — Жрец встал и начал складывать одеяло — неумело, но аккуратно, помаленьку втягиваясь в нормальную жизнь.
— Зато как мы хорошо стоянку караулили! — внезапно фыркнул ЭрТар. — Ни одна мышь мимо не пробежала!
Джай собрался сказать что-нибудь душевное и ему, но тоже рассмеялся. Весть о чудесном — иначе и не назовешь! — спасении наконец достигла сознания и полностью его затопила, попутно смыв усталость. Захотелось вопить от радости, бегать по поляне кругами, то и дело подпрыгивая, и обниматься со всеми подряд, даже c деревьями.