– Точно не помню, но вроде бы за жабу… Нет, за гадюку… Или за пиявку?
– Какую пиявку?
– А он превратил в пиявку принцессу Волмении… Или принца? Нет, кажется, принцессу. И, по-моему, все-таки в гадюку.
– В лягушку! – не выдержав, проговорился архимаг. – Я превратил эту уродину в милую, славную, тихую травяную лягушку!
– Мало того, что превратил, – продолжала я, освежая в памяти скандальную историю с волменской принцессой, – но еще распустил слух, что, дескать, если лягушку поцелует молодой красивый принц, то она снова превратится в принцессу.
– Задумано было неплохо, – признал Лён.
– Беда в том, что молодые и красивые принцы почему-то не горели желанием целовать лягушку. Принцы, как известно, народ избалованный, у них и без лягушек невест пруд пруди. Они начали старательно избегать приглашений на придворные балы и пирушки, потому как после обильных возлияний не то что лягушку – собственную тещу в обе щеки расцелуешь. Тогда лягушкин папа назначил награду, и весьма солидную. Принцы, зело охочие до гульбищ, игрищ и всевозможных дорогостоящих забав, сочли такой вариант весьма приемлемым и стали делать бизнес. Сложилась обратная ситуация – лягушка, естественно, и не думала превращаться в кого бы то ни было, зато принцы выстроились в очередь у ее кадки. Они приходили по несколько раз на дню, с фальшивыми усами, носами и волосами, выдавая себя за своих же братьев, кузенов, дядьев и прочих дальних родственников. Некоторые сделали на лягушке целое состояние, оплатили внешние долги и наполнили казну. С волменской казной происходили обратные процессы – в ней начинало просвечивать дно. В одно прекрасное утро, подписав очередную кипу счетов с тактичной пометкой «за лобзание» король освирепел, разогнал скипетром чужеземных принцев, ухватил несчастную лягушку за задние лапки и вышвырнул за окно, в глубокий замковый ров с водой. Той же ночью мокрая, несчастная, позеленевшая, но вполне человекообразная принцесса робко постучалась в двери отчего замка. Как выяснилось, расколдовал ее, причем абсолютно бесплатно, безымянный представитель лягушачьего рода, сделав принцессе предложение лапки и нереста. С тех пор, говорят, принцесса немного не в себе, просиживает ночами на берегу рва, слушает кваканье и горестно вздыхает.
– Большая любовь всегда кончается трагично, – подвел итог вампир. – И за такую мелочь его разыскивают?
– Вообще-то нет, – пожала я плечами, – разыскивают его за три убийства, взрыв королевского дворца, опыты на людях и нелегальную некромантию. А лягушка – это так, автобиографический факт.
– Ну хватит! – Архимаг бесцеремонно прервал поток моего красноречия. – На жертвенник ее!
* * *
Жертвоприношение происходило в спокойной, можно сказать, дружественной обстановке. Я безропотно позволила валдакам уложить себя на жертвенник и распять железными обручами. Некромант, согнувшись крючком, выискивал что-то в черной книге, шелестя пожелтевшими страницами. Мои спутники с интересом наблюдали.
– А я-то думал, что для такого обряда нужна девственница, – шепнул Лён, наклоняясь к троллю. Мои спутники были прикованы на достаточном расстоянии друг от друга, и возмутительное замечание вампира достигло как моих ушей, так и сухоньких ушек некроманта.
– Я и использую в нем девственницу! – злобно буркнул он, скользя узловатым пальцем по строчкам книги.
– А… ну да, ну да, – глубокомысленно заметил Лён. Вал посопел, похмыкал и бесстыже, раскатисто захохотал.
– Это еще что такое? – Старик заложил страницы гусиным пером и обернулся ко мне, сдвинув очки на лоб. – Отвечай, девица, ты еще девица?
– Да! – буркнула я с видом оскорбленной невинности.
– Ну вот видите… – старик облегченно вздохнул и вернулся к книге.
– Кто ж признается… – опять-таки шепотом заметил Вал. Если учесть, что голос у тролля намного громче и пронзительней мягкого баритона вампира, то и шепот вышел зычный.
– Да девственница я, честное слово! – не выдержала я. – Не слушайте вы их, они вам обряд хотят сорвать! Приносите меня скорее, пока я пневмонию на вашем алтаре не схлопотала!
– Какое благородство! – опять-таки шепотом вздохнул тролль. – Она согласна принести себя в жертву, лишь бы сорвать обряд!
– Любимая, не делай этого! – с подкупающими рыданиями в голове взмолился Лён. – Позволь мне одному нести возмездие за свои грехи, и я умру счастливым, вспоминая о подаренных тобою ночах. Умоляю, скажи, что ты простила меня!
– Ни за что!
– Давай я тебя прощу, и этот лысый вагурц меня отпустит! – предложил тролль.
– О чем это он? – не на шутку разволновался некромант. Даже перо уронил, и книга закрылась.
– Прекратите свои грязные намеки! – возопила я, выворачивая голову, чтобы плюнуть в бесстыжие очи коллег по странствиям.
– Я сейчас сам проверю… – не выдержал маг, кидаясь к полке с амулетами и оберегами. – Проверю, что этот вампир наговаривает… Где же он… лежал же тут… куда я мог его засунуть?
– А кому лучше знать, как не ему! – хохотнул Вал. – Почитай, на каждом привале проверял!
– А тебе завидно, да? – окончательно взбесилась я, осуществляя долгожданный, но маломощный плевок, осевший на рукаве старика.
– Видите? Призналась! – ликующе объявил тролль.
– Уберите ее! – брезгливо приказал архимаг, оставив поиски необходимого амулета.
– Не смейте! Это дискриминация! Я требую, чтобы меня приносили в жертву!
Но валдаки торопливо отвязали меня от алтаря и препроводили к уже знакомым кольцам в стене.
– Куда катится этот проклятый мир! – шелестел старик, пытаясь найти успокоение в заветной книге. – Я готов был поклясться, что по выезде из Стармина она еще была девицей… Иначе не смогла бы отразить валдачьих чар… Но, коль скоро в моих руках оказался сам Повелитель, мы сможем обойтись и без нее. Давайте сюда этого растлителя!
Лён подошел к алтарю с видимым равнодушием. Валдак грубо дернул за цепь, принуждая вампира лечь на каменную плиту.
– Заговоренные цепи, – гордо сообщил архимаг. – Специально для дорогого гостя.
– Я догадался, – высокомерно бросил вампир, откидываясь на спину. Стальные обручи тут же защелкнулись вокруг его щиколоток, запястий, живота и лба. Цепи с Лёна тоже не сняли, закрепили в кольцах по краям алтаря.
Послюнив заостренный уголек, старик с книгой в руке стал делать осторожные наметки, расчерчивая углем мускулистую грудь вампира. Изобразив семь или восемь рун, некромант поставил жирную точку между пятым и шестым ребром с левой стороны и отступил на шаг, критически разглядывая свое произведение.
– А это потом смоется? – подозрительно спросил Лён.
– Смоется, смоется! – хехекая, пообещал старый хрыч. – Обмоется…
Налюбовавшись замысловатой символикой, старик с кряхтеньем полез в настенный шкафчик и извлек оттуда высокий глиняный горшок с орнаментом из леших и кикимор. Пошептав и пощелкав пальцами, маг сорвал крышку с горшка, и оттуда хлынул холодный синий свет. В горшке тлели угли из костей саламандры. Их использовали при закалке волшебных мечей. Уголек можно было взять в руку и даже проглотить, не поморщившись. Лишь соприкосновение с железом вызывало яростный температурный выброс. Подтверждая мою догадку, некромант опустил в горшок нечто вроде длинного узкого ножа на деревянной ручке. Из горшка прыснул сноп искр, послышалось шипение.