– Вот леший! – только и сказал вампир, перепрыгивая через голову.
– Где тебя этот самый носил?
– Извини. Там, в храме, человек сто, теснота страшная, все трясутся, как в лихорадке, стены какими-то бумагами обклеивают, свеч зажгли с полтысячи, от ладана не продохнуть.
– Они тебя не тронули?
– Напротив, только что сапоги не лобызали! Приняли меня за странствующего рыцаря, пришли в безумный восторг, быстренько посовещались, пустили шапку по кругу и наскребли около десяти золотых мне на гонорар, – Лён гордо продемонстрировал нам еще один мешочек с мелочью. – В качестве оружия мне от всей души предложили заостренный осиновый крест и двойчатку со святой водой. Не представляю, что с ними делать, но отказываться было невежливо, я взял и то и другое. А вот это действительно может пригодиться. На, держи.
Пока Вал жадно пил из двойчатки, я внимательно осмотрела филигранный серебряный браслет с частым вкраплением черных бусинок агата, поблескивавших, словно крысиные глаза.
– Там чьи-то мощи на алтаре лежали, кости, обрывки всякие, а среди них сия занятная штучка, – пояснил Лён. – Эти ненормальные меня буквально на коленях упрашивали: «Милсдарь рыцарь, возьми, что хочешь, только угробь супостата!» Ну, я и взял. Сдается мне, ее ценность определяется не только серебром и камушками…
– Сейчас проверим, – я защелкнула браслет на запястье, и, особенно не рассчитывая на удачу, повела рукой, отыскивая энергетическую жилу. Как ни странно, я сразу же наткнулась на довольно мощный источник – место для храма выбирал профессионал. – Действует!
Мои магические возможности увеличились процентов на пятнадцать. Ума это мне не прибавило, и заклинания не стали сильнее, но теперь я могла генерировать их немного дольше.
– Тоже мне, верующие – магию отрицают, а поклоняются костям чаровника-профессионала.
– Для них это не чаровник, – хмыкнул Лён. – А какой-нибудь святой, пророк, мученик, на худой конец.
В подобных браслетиках, УМЕ-накопителях, [1] щеголяла половина Учителей, особенно практиков. У Ванедды Заславской, преподавательницы оборонной магии, они украшали не только обе руки до локтей, но и щиколотки. Без них она, как маг, никуда не годилась – собственного резерва не хватало даже на простенький телекинез. Зато мечом владела мастерски.
– Боюсь, он мне понадобиться. И очень скоро.
– Есть догадки?
– Есть уверенность. Пошли.
* * *
– Эй, вы, верующие! – Я звонко постучалась в дверь храма. – Можно вас на минутку?
– Изыди, бестия! – экзальтированно провыли изнутри.
– Это не бестия, это я, греховный сосуд! Не выйдете на минутку?
– Еще чего!
– Ладно, скажите только, где здесь ближайший сеновал?
– Спаси нас, грешных, ибо нет предела бабьему распутству!
– Мысли у вас, отче… Я, может, желаю провести ночь уединенно, в молитвах и покаянии.
Хохот, донесшийся изнутри, оскорбил меня в лучших чувствах. Придав своей руке некоторый магический вес, я пробила в храмовой двери маленькую, но симпатичную дыру. В ней немедленно возникли глаз и середка креста, украшенная сапфиром.
– Хотите, чтобы я здесь все разнесла? – строго вопросила я глаз.
– А мы подмогнем! – хихикнул тролль, выразительно постукивая кулаком правой руки по ладони левой.
– Да не волшебница она, разбойница, истинно вам глаголю! Была у них там, в банде, рыжуха эдакая! – прогремел раскатистый бас за спиной у дайна. Дверь распахнулась. – Ну чего тебе, девка, от честного люда надобно?
На пороге стоял здоровенный мужик. Черную бороду он не брил с колыбели, нижнюю рубаху с закатанными рукавами не стирал с прошлого лета и мог вспахать надел целины без помощи коня. Больше всего меня поразили его лапти. Они были такого размера, что могли служить снегоступами. С трудом оторвавшись от созерцания этой демисезонной обуви, я перевела взгляд выше… выше… выше… Представитель «честного люда» воздвигся надо мною, как матерый медведь. Усы с остатками борща и гречневой каши зловеще шевелились.
– Э… Здрасте… – я изобразила нечто вроде приветственного кивка, что в равной степени могло сойти за эпилептический припадок.
– Ну?! – проревел мужик, выпячивая богатырскую грудь.
– А что, в ваших лесах водятся разбойники? – невозмутимо поинтересовался Лён.
Мужик перевел на вампира налитые кровью глаза и расслабил мышцы, стягивавшие низкий выпуклый лоб.
– Та не, нема уже. Годов пять как нема. Леса наши нынче спокойные, ягодные.
– И много ягод-то?
– Много, – простодушно отозвался мужик. – Баба с дитем по жбану каждый день, почитай, приносили, пока пора не отошла. Гонобобель, малины, брусника там всякая. Клюква скоро пойдет.
– Не боишься отпускать бабу одну-то?
– А чего ей, бабе, сделается? Все прибыток. Водицы ягодной наставили. Медку тож…
– Она сейчас с тобой, в храме?
– Не… В хате опару ладит. Кулебяку мастерить будет.
– А ты чего, здоровый парень, в духоте маешься?
– Да ить я так… За кумпанию… – смутился мужик. – Посидим до рассвета, в картишки перекинемся, а там пойду. Сани ладить надобно, зима, почитай, на носу.
– Ты, Шиваня, либо туда, либо сюда! – занервничал дайн. Мужик послушно вышел на крыльцо, и дверь за его спиной захлопнулась.
– Ни гхыра не понимаю, – шепнул тролль, нагибаясь к моему уху и одновременно наблюдая сквозь дыру за происходящим в храме. – Обрати внимание, как по-разному ведут себя эти затворники. Вон тот, в кафтане с соболиной оторочкой. Поклоны земные бьет, слезами горючими умывается. А рядом три бабы наперебой языками чешут. Бьюсь об заклад, косточки своим мужикам перемывают. Кумпания, вишь ты. А кто вообще дома сидит. Не в сортире, заметь, а кулебяку ладит. Дайн тоже, башка дурья, в благовония ромашку сушеную подмешал. Дорогие они, благовония-то. Если б по-настоящему боялись, не экономили.
– Согласна. Трясет только тех, у кого совесть нечиста. А дайн нагнетает обстановку, чтобы жертвовали охотнее.
– Может, они вампира и выдумали?
– Нет. Я видела следы.
– Какие следы?
– Пс-с-с. Потом.
Лён тем временем разговорился с мужиком за жизнь. У него это всегда хорошо получалось.
– Вывелись, говоришь, разбойнички?
– Щас, так они сами и выведутся! – хмыкнул селянин. – Маг подсобил. Настоящий, солидный, не то что ваша фитюлька. Хороший был маг…
– Был?
– Угу. На пожаре погиб, дите вытаскивал. Крыша возьми и рухни.