Лилиана помогала Копейкиной подняться, в этот момент в коридоре появился Круглов. Белый, как полотно, Любомир намеревался зайти в туалет, но Ручкин вовремя схватил актера за руку.
– Любомир, лучше не ходи туда.
– Отойди с дороги, – процедил Круглов.
Спустя десять минут Любомир, опираясь на руку Константина Вольдемаровича, подошел к стене.
– Господи милосердный, что же такое делается, что тут творится, Костя?!
– Любомир, держись!
– Антон… – Круглов не слышал слов режиссера. – Антон, – твердил он, подобно старой испорченной пластинке.
Любомир медленно опустился на корточки, закрыв лицо руками. Серебрякова положила руку на плечо коллеги.
– Дорогой… мне жаль, очень жаль, не знаю, что еще можно сказать.
– Ничего говорить не надо, слова бессмысленны, они не помогут.
– Крепись, – Лилиана вернулась к Катарине. – Как все произошло?
– Я зашла в туалет и увидела его туфлю, потом открыла дверь, а он… он там…
– Это проклятая черная полоса невезения! Нас преследуют неудачи, словно группу действительно кто-то проклял. – Ручкин ходил по коридору, дымя сигаретой. – Опять милиция, опять они приедут… Кошмар! Катастрофа!
Круглов встал и нетвердой походкой подошел к режиссеру.
– Старик, я не смогу завтра присутствовать на съемках, понимаешь…
– Только не это! Любомир, одумайся, мы и так выбиваемся из плана, это невозможно!!!
– Ты понимаешь мои чувства?
– Отлично понимаю, но могу лишь посочувствовать, это страшный удар, но ставить под удар картину нельзя! У тебя завтра ответственная сцена, не может быть и речи о том, чтобы ее отменить.
– Ты можешь снимать?.. После такого?
– Друг мой, ты должен присутствовать на площадке… в девять ноль-ноль, и ни минутой позже.
– А если я не приду? – актер с вызовом смотрел на Ручкина.
Константин Вольдемарович опустил глаза.
– Пойми, не я решаю, я режиссер, а есть еще продюсер. Боюсь, если ты позволишь себе тормозить съемку, тебя уберут. Мне ли говорить, как это делается: твой герой внезапно заболеет или попадет в автокатастрофу… да, в конце концов, покончит жизнь самоубийством. И все – ты выпадешь из обоймы. Кроме сериала, ты нигде не занят, он – твоя работа, не советую рисковать. Подумай о будущем, – Ручкин отошел в сторону.
Катарина смотрела на Круглова, и сердце ее разрывалось от жалости. Она понимала его… ох, как она его понимала! Любомир – в трауре, в обычных ситуациях людей в такие моменты окружают заботой и пониманием, а Круглов натолкнулся на стену отчуждения. Никто не хотел его понимать и мириться с его переживаниями, мир шоу-бизнеса жесток и коварен! Катарина в который раз в этом убедилась.
В течение следующего часа Копейкина давала показания сотрудникам правоохранительных органов. Когда она закончила рассказ, майор, низенький плотный мужчина средних лет, сказал, что ей придется проехать с ними.
– Это еще зачем? – испугалась Катка.
– Необходимо, чтобы вы еще раз рассказали то, о чем поведали сейчас, мы составим протокол.
– Но я же все рассказала, почему вы сразу не записали?
– Таковы правила.
Катарина нашла Серебрякову.
– Лилиана Всеволодовна, мне жаль, но, думаю, сегодня не смогу поехать к вам, майор сказал…
– Я понимаю, сама справлюсь, только убедительная просьба: не опаздывай завтра. Помнишь, в семь часов?
– Конечно, до свидания.
В отделении Копейкину продержали больше часа, и, когда она наконец оказалась на улице, часы показывали половину двенадцатого.
Катарина села в машину, уставилась на руль. Перед ее глазами постоянно возникал Антон. Она видела его образ настолько отчетливо, что пришлось сильно зажмуриться, дабы видение исчезло.
– Ну и как мы поступим дальше, госпожа Копейкина? – спросила она у отражения в зеркальце.
Смерть, вернее, убийство Антона Катка связывала со смертью Татьяны.
– Идея Карповна сказала, что она общалась с Леной Мишуковой, значит, с Леной и надо поговорить.
Катка находилась недалеко от главной панели города, то бишь Тверской, и в ее голове возник план.
– Конечно, вероятность маленькая, но попробовать стоит.
Копейкина не сомневалась, что проституток с именем Лена на Тверской пруд пруди, но все же решила попытать счастья. О том, как снимать ночных бабочек, Ката знала лишь по фильмам, проще говоря, она ничего не знала. В кино все выглядело очень просто: подъезжаешь, сажаешь девицу в машину, и дуй куда хочешь.
Заметив издали жриц любви, Копейкина, нацепив на лицо нахальную улыбку, притормозила. Она решила вести себя дерзко, во всяком случае, в кино парни, снимающие проституток, ведут себя именно так.
Две девицы, от силы лет двадцати от роду, со скучающим видом посмотрели на тачку Копейкиной.
Катарина приспустила стекло и властным голосом крикнула:
– Эй ты, а ну, иди сюда!
«Интересно, нужно было добавить «мать твою» или нет?»
Девица подняла нарисованные брови и, выплюнув изо рта жвачку, не менее дерзко спросила:
– Это ты мне?
– Тебе, тебе… уши, что ли, заложило, мать твою!
«Ну вот и сказала, молодец».
– Видала? – путана повернулась к коллеге.
– Борзая телка.
– Ну… мне долго ждать?
Девушка медленно подошла к «Фиату».
– У тебя проблемы, тетя?
– Ты кого тетей называешь?
– Че разоралась, по башке захотела огрести?
– Да как вы разговариваете? – вспыхнула Катка.
– Не нравится, можешь оставить запись в книге жалоб и предложений, – путана заржала.
– А ну… где тут у вас главный? – Катарина знала, опять же, из фильмов: у проституток есть так называемые «мамки», именно с ней Копейкина и хотела побеседовать.
– Главный? Слышь, Надюх, эта лохня, наверное, только сегодня из леса приехала, – ночная бабочка закурила, выпустила струю дыма в лицо Копейкиной и не спеша потопала обратно. – Вали отсюда, пока не нарвалась.
Вот когда пожалеешь, что рядом нет Розалии Станиславовны, уж кто-кто, а свекровь умеет разговаривать с хамами.
Решив сменить тактику, Ката вышла из машины, приблизившись к размалеванным красавицам.
– Послушайте, девушки… – сказала она своим обычным голосом.
– Девушек здесь нет, девушки спят давным-давно.
– Точно, – засмеялась вторая.
– Я неправильно начала разговор, извините, что наорала. Мне нужно поговорить с вашей смотрящей… вернее, с «мамкой».