— И тебе правда известно все это? — вскричала миссис Гардинер, сгорая от желания узнать, откуда Элизабет получила свои сведения.
— Да, правда, — ответила Элизабет, заливаясь румянцем. — Я рассказала вам на днях о его мерзком поведении с мистером Дарси; и вы сами слышали, когда последний раз были в Лонгборне, как он отзывался о человеке, который был с ним столь терпелив и щедр. Есть и другие обстоятельства, о которых я не вправе… которые не стоят того, чтобы о них рассказывать. Однако его ложь о всей семье Дарси поистине неисчерпаема. После его отзыва о мисс Дарси я готовилась увидеть надменную противную гордячку. Однако сам он прекрасно знал, что она совсем другая. Он не мог не знать, что она скромна и приветлива, какой нашли ее мы с вами.
— Но неужели Лидии ничего об этом не известно? Может ли она даже понятия не иметь о том, что так хорошо известно тебе с Джейн?
— Да-да — и это хуже всего. Я узнала правду только в Кенте, где часто виделась с мистером Дарси и его кузеном, полковником Фицуильямом. A когда я вернулась домой, то услышала, что полк вот-вот покинет Меритон. Поэтому ни Джейн, которой я рассказала все, ни я сама не сочли нужным предать наши сведения огласке. Казалось, никому не будет никакой пользы от того, что он лишится доброго мнения, которое снискал в Меритоне. И даже когда было решено, что Лидия поедет с миссис Фостер, мне в голову не пришло, что следовало бы открыть ей глаза на его истинный характер. Я и подумать не могла, что она окажется жертвой его обмана. Вы ведь понимаете, как чужда мне была самая мысль о том, что может случиться то, что случилось.
— Значит, когда они отправились в Брайтон, у тебя, полагаю, не было оснований подозревать об их взаимной влюбленности.
— Ни малейших. Я и сейчас не могу вспомнить хоть какие-то признаки их взаимного расположения. A если было бы, что заметить, вы же знаете, в нашей семье утаить подобное невозможно. Когда он только поступил в полк, она им восхищалась, но это восхищение разделяли мы все. B Меритоне и его окрестностях первые два месяца не нашлось бы девицы, которая не была бы без ума от него, но Лидию он никак не выделял, и после недолгого неумеренного, безоговорочного восхищения она оставила мысли о нем, а ее избранниками вновь стали другие офицеры, оказывавшие ей больше внимания.
Нетрудно поверить, что на протяжении всего пути они вновь и вновь принимались обсуждать случившееся, хотя и не могли добавить ничего нового к своим опасениям, надеждами предположениям. Однако никакая другая тема не могла надолго отвлечь их. Мысли Элизабет были сосредоточены только на этом, подстегиваемые мучительнейшим из страданий — постоянными упреками себе. Ни отвлечься от них, ни забыть их хотя бы на минуту она не могла.
Они ехали со всей возможной быстротой и, проведя ночь в тревоге, добрались до Лонгборна на следующий день в час обеда. Маленькие Гардинеры, заметившие карету издали, выстроились на крыльце, когда она подкатила к крыльцу, и счастливое изумление, озарявшее их личики, заставлявшее их прыгать и скакать от радости, было самым приятным приветствием в подобных обстоятельствах.
Элизабет торопливо вышла из кареты, поспешно поцеловала племянниц и племянников, а затем вбежала в переднюю, где ее встретила Джейн, уже быстро спустившаяся по лестнице из комнаты матери.
Глаза обеих наполнились слезами, Элизабет нежно обняла сестру и тотчас спросила, нет ли новостей о беглецах.
— Пока еще никаких, — ответила Джейн. — Но теперь, когда приехал милый дядюшка, я надеюсь, что все будет хорошо.
— Папенька в Лондоне?
— Да, он отправился во вторник, как я тебе и написала.
— Он часто присылает вам известия?
— Всего один раз. Он коротко написал мне в среду о том, что прибыл в Лондон благополучно, а также сообщил свой адрес, о чем я его просила особливо. И добавил лишь, что больше писать не станет, пока у него не будет сообщить что-либо важное.
— A маменька? Как она? Как вы все?
— Маменька, надеюсь, здорова, хотя и в большом расстройстве. Она у себя наверху и будет очень рада увидеть вас всех. Она пока не покидает свой будуар. Мэри и Китти, слава Богу, совсем здоровы.
— Но ты… как ты? — воскликнула Элизабет. — Ты такая бледная! Сколько тебе пришлось перенести!
Джейн, однако, заверила ее, что совершенно здорова, и тут их разговор, происходивший, пока мистер и миссис Гардинеры здоровались со своими детьми, был прерван появлением этих последних. Джейн подбежала к дяде с тетушкой, здороваясь с ними и благодаря их то с улыбкой, то со слезами.
Когда они расположились в гостиной, разумеется, вновь были заданы вопросы, которые уже задавала Элизабет, и они в свою очередь убедились, что Джейн нечего им сказать. Однако надежда на хороший исход, питаемая добротой ее сердца, еще не исчезла, и она по-прежнему верила, что все кончится хорошо и что следующее же утро принесет письма либо от Лидии, либо от их отца с объяснениями, а возможно, и сообщением, что они уже поженились.
Миссис Беннет, к которой они поднялись, едва побеседовали между собой, приняла их именно так, как следовало ожидать, — со слезами и горькими сетованиями, с гневными обличениями злодейского поведения Уикхема, с жалобами на свои страдания и на бессердечное обхождение с ней; виня всех и вся, кроме той, чье неразумное попустительство, несомненно, было причиной ошибок, совершенных ее дочерью.
— Ежели, — сказала она, — мне удалось бы настоять на своем и поехать в Брайтон со всей моей семьей, этого не случилось бы, но о бедненькой душечке Лидии некому было позаботиться. Почему Фостеры не приглядывали за ней лучше? Уж конечно, причина всему неслыханный недосмотр. Ведь с ее воспитанием она бы никогда себе ничего такого не позволила, ежели бы ее оберегали как следует. Я всегда говорила, что они не годятся, чтобы ее им поручить, но, по обыкновению, меня даже слушать не захотели. Бедная моя голубушка! A теперь вот мистер Беннет уехал, и я знаю, он вызовет Уикхема на дуэль, где бы с ним ни повстречался, и будет убит, а тогда что станется со всеми нами? Коллинзы выгонят нас прежде, чем его тело успеет остыть в могиле, и, если, братец, ты о нас не позаботишься, просто ума не приложу, что мы будем делать.
Все наперебой принялись уговаривать ее оставить такие ужасные мысли, а затем мистер Гардинер, заверив ее в своей любви к ней и ее дочерям, сказал, что на следующий же день намерен быть в Лондоне и будет способствовать мистеру Беннету во всех его усилиях отыскать Лидию.
— Не тревожься понапрасну, — сказал он. — хотя и следует готовиться к худшему, нет никаких поводов считать, что все непременно кончится плохо. Они покинули Брайтон менее недели тому назад. B ближайшие дни мы наверное что-нибудь о них узнаем. A до тех пор, пока мы не убедимся, что они не только не поженились, но и не намерены связать себя узами брака, не следует думать, будто все потеряно. Как только я приеду в Лондон, то сразу отыщу твоего мужа и заберу его к себе на Грейсчерч-стрит. И там мы обсудим, что следует предпринять.
— Ах, дорогой братец, — ответствовала миссис Беннет, — этого-то я больше всего и желаю. И чуть ты приедешь в город, отыщи их, где бы они ни были, и, коли они еще не поженились, тут же их и пожени. Что до свадебных нарядов, так не позволяй им дожидаться, пока их сошьют, а скажи Лидии, что она получит на них столько денег, сколько захочет, после того, как они поженятся. A главное, не позволяй мистеру Беннету драться на дуэли. Расскажи ему, в каком я ужасном расстройстве, что от страха я места себе не нахожу и такая меня дрожь берет во всем теле, так меня трясет и еще такие спазмы в боку, такая боль в голове, что я ни днем, ни ночью не знаю покоя. И скажи моей душеньке Лидии, чтоб она никаких платьев себе не заказывала, пока не повидает меня; она же не знает, какие лавки самые лучшие. Ах, братец, какой ты добрый! Я знаю, ты все устроишь как надобно.