– Вы шутите? – Катарина наигранно возмутилась.
– Ничуть. Цена этого «шедевра» – максимум рублей пятьсот.
– Но у Савелия был подлинник!
– В том-то и дело: был. А где он сейчас? Куда подевался? Когда я увидел это убожество на стене Савелия, меня чуть удар не хватил. Знали бы вы, каких сил мне стоило смолчать! Невооруженным глазом было видно – картину подменили. Но подслеповатый дедок ничего не замечал. Сказать ему правду я не сумел, все-таки почтенный возраст мог сказаться. Спровоцировать у старика инсульт или инфаркт мне не улыбалось. Пришлось выложить свои кровные и забрать подделку.
Геннадий тяжело задышал.
– Я просил его продать мне картину еще в начале века! Савелий стоял насмерть. Уперся рогом, и хоть ты тресни. Ладно, думаю, пройдет время, сам прибежишь. Что, в принципе, и произошло полгода тому назад. Только вот вожделенный объект меня уже не устраивал.
– И как, по-вашему, можно было совершить подмену?
– Очень просто. Любой мало-мальски способный художник в состоянии написать копию с оригинала. Люди, далекие от искусства, в девяноста случаях из ста подмены не заметят.
– Как вы справедливо заметили, чтобы написать копию, необходимо иметь перед глазами оригинал. Савелий Дмитриевич живет один, значит, кроме него, картину никто не мог видеть. Следовательно…
– Не частите. Вы же не знаете всех мелочей. Несколько лет тому назад Савелию заморочила голову одна особа – Лола. Бабенка представилась сотрудницей райсобеса и давай вешать ему лапшу на уши. Дед ей ключи от своего жилища доверил, а сам в санаторий рванул. И я ни минуты не сомневаюсь, что она провернула нехитрую операцию именно во время отсутствия Савелия Дмитриевича. О Лоле я узнал слишком поздно. Первой моей мыслью было заявить в органы, но потом я передумал, решил найти воровку лично.
Копейкина задала главный вопрос, собственно, ради этого вопроса она и приехала к Геннадию:
– И как успехи?
– Трудно заниматься поисками человека, когда, кроме имени, которое, кстати, может быть и ненастоящим, о нем ничего не известно. Но я действовал по-другому. В своей области я спец, поэтому в большинстве случаев с закрытыми глазами могу определить, кисти какого художника принадлежит та или иная картина. Но, обратите внимание, я говорю – художник. Художник, понимаете? Кто такой художник? Это человек, умеющий чувствовать то, чего не в состоянии почувствовать никто другой. Он может слышать тишину, видеть слова и вообще казаться всем окружающим каким-то чудиком не от мира сего. А есть и такие, кто просто малюет картинки, не задумываясь о том, что своими действиями они позорят профессию. Я сам художник, и у меня было много учеников. Практически все – полные бездарности. Самым бесталанным был Мишка. Я ему говорил в открытую: займись чем-нибудь другим, не твое это! Без толку. Мы расстались, но многие из его работ до сих пор хранятся у меня. Позже я показывал их другим ученикам, говоря: «Полюбуйтесь на произведение ремесленника».
– Геннадий Тимофеевич, не вижу связи. Вы так и не сказали: вам удалось разыскать Лолу?
– Я к этому и веду, дослушайте. Проведя необходимую экспертизу, я понял – то убожество, что вы видели в моей спальне, дело рук Михаила. Да, да, того самого бездаря! Сомнений не оставалось.
– И?
– Разыскал я его. Типичный алкоголик, за воротник закладывает по-черному, но… продолжает писать картины. Мишка торгует ими на главной площади. Просит за любое свое «творение» не более пяти сотен. Прижал я мужичка к стенке, и мне удалось выяснить, что он действительно три года тому назад выполнял заказ некой особы. Расплатились с ним по-царски. Отвалили пятьсот баксов. Но на этом мое расследование зашло в тупик. Узнать от Михаила, кто выступал в роли заказчика, оказалось делом гиблым. Твердил он лишь одно: что холст ему привезла дамочка, именем которой он не удосужился поинтересоваться. Выполнив работу и получив деньги, Михаил напрочь стер из памяти эту встречу. Вот так-то.
– Это была Лола!
– Ежу ясно, но толку-то? Прошло три года, и где она? Подалась в столицу или, может быть, давным-давно припеваючи живет за границей?
Катарина подошла к «Фиату». Геннадий Тимофеевич ошибается: Долорес живет в городе. Вот только найти ее будет намного сложнее, чем обнаружить иголку в стогу сена.
Катарина решила предпринять очередную попытку и вызвать на откровенный разговор Светлану Олеговну. И пусть та снова валится на пол в истерике, закатывает глаза и твердит о своем страхе – Катка не уйдет, пока не узнает всю правду-матку!
* * *
Два часа ночи!
Лена сидела у открытого окна, нервно теребя в руках зажигалку. Взгляд ее был прикован к ночному светилу. Сегодня луна не такая, как обычно, сегодня она… оранжево-красная.
Леночка завороженно смотрела на правильной формы шар и тихо вздыхала. Минут через десять Астафьева закурила. Но после третьей затяжки быстро затушила сигаретку, встала и щелкнула выключателем.
На кровати лежало несколько набросков особняка Красницкого. Лена долго и пристально их разглядывала прежде, чем ее руки, схватив листы, принялись рвать бумагу на мелкие кусочки.
Астафьева спустилась вниз. В кухне она жадно припала к стакану холодного сока.
Выглянув в окно, Лена ощутила, как по ее коже побежали мурашки. Уж очень неестественной сегодня кажется луна. К чему бы это?
* * *
Четверть третьего!
Эра Валентиновна выключила телевизор. Фильм, который она смотрела, назывался «Идеальный убийца». Фетисовой детектив понравился, даже очень.
Спустившись вниз, Эра достала колоду карт.
Давненько она не гадала, наверное, с тех самых пор, как они с Семеном перебрались в коттедж. Сема не одобрял привычку супруги по любому поводу хвататься за карты, но теперь его нет, а значит…
– Я могу делать, что захочу, когда захочу и с кем захочу, – прохрипела Фетисова, вытащив из колоды даму треф.
Лицо Эры Валентиновны исказила гримаса гнева. Дама треф – раньше она всегда выпадала, когда Фетисова гадала на мужа. Дама треф – его бывшая любовница!
– Ненавижу! – Эра смахнула карты на пол и покинула комнату.
* * *
Двадцать пять минут третьего!
Карп Андреевич прошаркал в большую комнату. На тумбочке лежала упаковка снотворного. Как же ему осточертели эти таблетки! Но без них дед не мог уснуть – выработалось стойкое привыкание к лекарству.
Сев за стол, пенсионер начал перебирать пожелтевшие фотографии. Это напоминало некий ритуал. Каждый день, перед тем как проглотить пилюлю, Карп Андреевич визуально общался со своими умершими предками.
Карп подолгу держал в руках снимок деда – хмурого бородатого человека с колким, недобрым взглядом. Потом разговаривал с отцом, матерью, сестрами…
Фото, на котором улыбалась мама, державшая на коленях старшую сестру, вызывало в нем особый трепет. Внизу стояла дата: 1912 год.