– Ну, застрелишь одного, а их там двое. Да слуги на пальбу сбегутся. – Соломка задумалась – на пару секунд, не больше. – Нет, не так надо. Давай за мной!
Он послушно побежал за ней через двор, на кухню. Там Соломка цапнула со стола небольшую, но увесистую колотушку, окованную медью.
– Держи-кось. Это топтуша, чем клюкву-смородину на кисель топчут.
– На что она мне? – удивился он.
Они уже неслись к красному крыльцу. Во дворе было темно и пусто – почти всех слуг Шуйский увел с собой.
– Встанешь за дверью, на скамью. Я Ондрейку выманю, а ты лупи что есть силы по темечку. Сделаешь?
– С большим удовольствием, – кровожадно пообещал Ластик, взвешивая в руке тяжелую топтушу.
Выходит, прав он был. План построился сам собой. Теперь главное – ни о чем не задумываться, иначе испугаешься.
С тем, чтобы не задумываться, у Ластика было все в порядке, ступор еще не прошел.
Он пододвинул к двери думной каморы скамью, влез на нее, взял топтушу обеими руками, поднял повыше.
– Давай!
Соломка заколотила кулаком в дверь:
– Ондрей Тимофеич! Посыльный к тебе! От батюшки!
И встала так, чтобы Шарафудин, выйдя, повернулся к скамье спиной.
На «раз» делаю вдох, на «два» луплю со всей силы, на «три» он падает, сказал себе Ластик. И очень просто.
Но вышло не совсем так.
Дверь открылась, однако Ондрейка не вышел – лишь высунул голову.
– Где посыльный, боярышня? Ластик засомневался – бить, не бить? Тянуться было далековато, но Шарафудин завертел башкой, высматривая посыльного – того и гляди, обернется. «Раз» – глубокий вдох.
«Два!» – перегнувшись, Ластик со всего размаху хряснул нехорошего человека по макушке.
На счет «три» упали оба: Ондрейка носом в доски пола, Ластик со скамейки – не удержал равновесия.
– Ты мой Илья-Муромец! – восхищенно прошептала Соломка, помогая ему подняться.
Судя по тому, что Шарафудин лежал смирно и не шевелился, удар, действительно, получился недурен.
Ластик расправил плечи, небрежно отодвинул девчонку и заглянул в щель.
В нос шибануло неприятным химическим запахом, глаза защипало от дыма.
Неужели эксперимент уже начался?!
Так и есть…
Доктор Келли стоял к двери спиной, склонившись над пламенем, и сосредоточенно двигал локтями.
Шума он явно не слышал – слишком был поглощен своим занятием.
Ластик хотел ринуться в комнату, но Соломка ухватила его за полу.
– Погоди! Надо втащить этого, не то слуги заметят, крик подымут!
Вдвоем они взяли бесчувственное тело подмышки, кое-как заволокли внутрь и закрыли дверь.
А барону хоть бы что – так и не оглянулся. И тут уж Ластик ни единой секунды терять не стал.
Выдернул из-за пояса пистоль, да как гаркнет:
– Изыдь на сторону, песий сын!
Келли так и подскочил. Развернулся, и стало видно, над чем он там колдовал: на пылающей жаровне стояла чугунная сковорода, а на сковороде – стеклянный сосуд, в котором булькала и пузырилась серебристая масса, гоняя по стенам и по лицу алхимика матовые отсветы.
Ластик вскрикнул, как от боли: Райское Яблоко, стиснутое золотыми щипцами, было целиком погружено в расплавленную ртуть.
Вокруг с трех сторон посверкивали зеркала, уже приготовленные для Трансмутации. На особой подставке серела кучка Тинктуры.
– Нет! Нет! – замахал свободной рукой доктор и показал на песочные часы. – Осталось всего четыре минуты! Умоляю!
– Вынь! Убью! – не своим голосом взревел Ластик, целя барону прямо в лоб.
Тот со стоном вынул из колбы Камень. Никогда еще Ластик не видел алмаз таким – красно-бурым, зловеще переливающимся.
– На стол! Застрелю!
По лицу доктора катились слезы, но перечить он не посмел – наверное, по князь-ангелу было видно, что он в самом деле выстрелит.
Райское Яблоко легло на стол, и – невероятно! – дубовая поверхность зачадила, алмаз начал опускаться, окруженный обугленной каймой. Две или три секунды спустя он прожег толстую столешницу насквозь, упал на пол, и доска немедленно задымилась.
Боясь, что Камень прожжет и эту преграду, Ластик кинулся вперед.
– Ты не сможешь его поднять, даже обмотав руку тряпкой! – предупредил барон. – Ртуть слишком сильно раскалила Яблоко. Оно остынет не раньше, чем через полчаса. Ах, какую ты совершаешь ошибку, принц!
– Я больше не принц, – хрипло ответил Ластик, не сводя глаз с Камня. Слава богу, тот ушел в пол лишь до половины и остановился. – Дай мне щипцы!
– Как бы не так! – Келли размахнулся, и щипцы полетели в окно.
На беду, окна в думной каморе были не слюдяные, а из настоящего стекла.
Раздался звон, брызнули осколки. Теперь брать Яблоко стало нечем.
– Негодяй!
Ластик снова наставил на доктора пистоль, да что толку?
– Надо было сразу его стрелить, – сурово сказала Соломка. – Пали, пока он сызнова не напакостил. Тут стены толстые. Авось не услышат.
Доктор всплеснул руками, подался назад, вжался спиной в божницу – ту самую, под которой таилась секретная ниша.
– Где моя книга? – грозно спросил Ластик. – Ну!
– Вот… Вот она… Возьми…
Келли достал из-под плаща унибук, протянул дрожащей рукой.
– Прости, прости меня… Я скверно поступил с тобой, будто лишился рассудка. Скоро алмаз остынет, и ты сможешь его забрать. Он твой, твой!
– Убей его, что медлишь? – поторопила Соломка. – А я этого аспида прирежу, не ровен час очухается.
Она наклонилась над оглушенным Шарафудиным, выдернула один из змеиноголовых кинжалов.
– Куда бить-то? В шею? Где становая жила? Бледная, решительная, боярышня занесла клинок.