– Наводнений? – прервал Джонсон. – Наводнений? Они, значит, бывают там.
– Иногда.
– Очень хорошо, – холодно заключил он. – Тогда заметьте себе, – прибавил он, скандируя свои слова: – Моей ноги не будет на вашем проклятом острове Мадейра! – И неисправимый лежебока вернулся в столовую, где вскоре послышался его голос; он требовал подкрепляющего и возбуждающего аппетит напитка.
Как только Томпсон явился на пароход, к борту его пристала лодка. В одно мгновение на палубу вскочили человек двадцать полицейских со старшим офицером во главе.
– Милостивый государь, – сухо произнес офицер на сносном английском языке, – авизо «Камоэнс» прибыло в наш порт. Оно доставило нам сведения о беспримерных фактах, театром которых был рейд Ангры. Я не намерен заниматься этим делом, касающимся нашей дипломатии. Только один пункт касается меня – это задержание вора. Ваше поведение заставляет нас думать, что вы даете ему убежище; поэтому вы не должны отлучаться из порта Понта-Дельгады. Пассажирам и вам самим безусловно запрещается сообщаться с берегом, прежде чем на вашем пароходе не будет произведен обыск.
Эта речь была произнесена тоном, не допускавшим возражения. Англичанин подчас может быть нахален. Тут и думать об этом не приходилось. Томпсон стал, как говорится, тише воды, ниже травы.
– Когда состоится обыск? – спросил он.
– Завтра, – ответили ему.
– А на сколько времени пароход будет задержан?
– Этого я не знаю, – заявил полицейский офицер. – Полагаю, на столько, сколько нужно будет, чтобы найти виновного и заключить его в тюрьму. Ваш покорный слуга, господа.
С этими словами офицер слегка прикоснулся к краю своей фуражки и спустился в лодку, оставив Томпсона в полном отчаянии.
Утром 25 мая пробуждение на «Симью» было грустным. Еще вчера, даже позавчера путешественники должны были бы уехать, если бы не потеряли день перед высадкой в Файале.
Никто не думал об этом последствии. Когда «Симью» покинул рейд Ангры, там не было никакого другого парохода. Можно ли было предвидеть, что «Камоэнс» прибудет туда вовремя, чтобы захватить беглецов на острове Св. Михаила?
Не все пассажиры спокойно принимали этот новый инцидент. Большинство не стеснялись обнаруживать свое дурное настроение и отчасти несправедливо приписывали Томпсону ответственность за неудачу, первой жертвой которой являлся он сам. Какая надобность была открыто бросать вызов властям Терсера? Если бы он действовал с большей осмотрительностью, то дело, несомненно, приняло бы другой оборот.
Мало того, когда восходили к первоначальной причине, то оказывалось, что вина агентства очевидна. Если бы, вопреки его обязательствам, туристы не прибыли на Файаль 18-го числа вместо 17-го, то оставили бы Терсер вечером 24-го мая. Тогда бы пассажиры «Симью» никоим образом не были замешаны в эту нелепую историю с ворами, развязки которой нельзя было и предвидеть.
Непримиримые Сондерс и Хамильтон выступали с самыми пылкими укоризнами по этому поводу. Они громко разглагольствовали среди одобрявшего их кружка, в первом ряду которого стоял, потягивая трубку, Пипербом.
Понял ли голландец, в каком неприятном положении находился он, а также его товарищи? Во всяком случае, он не скупился на знаки одобрения, слушая, хотя и не понимая страстных речей лидеров оппозиции.
Дон Ижино тоже обращал на себя внимание среди наиболее ярых обвинителей. Он горячился и не жалел сильных выражений. Он, португалец, грозил своей же стране репрессиями Сент-Джеймского кабинета. Какая спешность передвижения томила португальского сеньора? Какое значение имело опоздание для человека, который, по его же словам, не знал, как убить время?
Когда Томпсон проходил около враждебной группы, брюзгливым Тиртеем которой являлся Сондерс, то смиренно сгибался в три погибели. В душе он извинял своим пассажирам их дурное настроение. Предложить людям приятное путешествие в продолжение почти целого месяца, заставить их выложить за это приличную сумму, затем держать их в порте Понта-Дельгады – это могло обозлить самых терпеливых. Еще немного – и даже те, которые до сих пор оставались ему верны, покинут его, он это видел, чувствовал. Не распространяясь в бурных обвинениях, как Сондерс, Хамильтон и их приверженцы, некоторые, например священник Кулей, уже намекали, что если дело не уладится быстро, то они откажутся от начатого путешествия и возвратятся в Англию на пароходе, ежемесячно совершающем рейсы на остров Св. Михаила. Это был серьезный симптом.
Ввиду такой внушительной оппозиции какие же сторонники оставались еще у Томпсона? Только семья Блокхед, рабски подражавшая оптимизму своего главы. Почтенный бакалейщик по-прежнему имел сияющий вид и заявлял всякому желавшему выслушать его, что, в общем, ничего не имеет против того, чтобы быть замешанным в дипломатические недоразумения.
Что касается семейства Линдсей и Рожера, то они держались нейтрального положения, не были ни противниками, ни сторонниками администрации, оставаясь просто индифферентными. Они очень мало занимались происшествиями, которые так волновали их товарищей. В Понта-Дельгаде, как и в других местах, они испытывали удовольствие находиться вместе, и жизнерадостное настроение французского офицера сообщалось им всем.
Благоприятствуемый общительной жизнью на пароходе, он легко завладел местом, оставленным угрюмым и молчаливым Джеком. С самого отъезда обе сестры и Рожер уже не расставались, и их дружба не переставала давать пищу злым языкам спутников. Но какое значение это имело для свободных американок? А Рожер тоже, по-видимому, не больше интересовался этими сплетнями. Без всякой скрытности он открывал своим подругам драгоценное сокровище своего веселья. Долли и он особенно хохотали. В данную минуту новый инцидент служил еще предлогом к бесконечным шуткам, и Рожер не переставал потешаться над путешествием, так хорошо организованным.
К этим трем пассажирам мало-помалу присоединился и Робер. Он стал менее дичиться, разговаривал. И скромный переводчик, по мере того как его раскусывали, оправдывал лестное внимание пассажиров, допускавших его в свое общество. Разумно оставаясь на своем месте, он в их присутствии отбрасывал надетую им поддельную ливрею, становился самим собой и подчас отдавался беседам, в которых находил все большую прелесть. Во время обвала у Семи Городов только благодаря случаю он удостоился благодарности Алисы Линдсей.
Но даже считая этих безразличных клиентов в числе своих решительных сторонников, Томпсон вынужден был признать, что его партия очень сократилась, и ломал себе голову, ища средств положить конец такому прискорбному положению. Первым средством, очевидно, было обращение к британскому консулу. К несчастью, запрещение иметь какое-либо сношение с землей делало это невозможным. Томпсон сделал, правда, безуспешную попытку перед офицером, командовавшим полицейским нарядом, прибывшим на «Симью». Надо было ждать обыска. До тех пор ничего нельзя было предпринять.