— Где она? Где моя дочь? — Причитания графа могли разжалобить самые жестокие сердца. — Погибла! Погибла, как и ее несчастная мать!
Мрачные видения вставали перед его взором; иные настолько чудовищные, что, пытаясь спастись от них, граф пускался бегом. Как будто можно убежать от собственных мыслей!
Кернан не оставлял его. Теперь он едва поспевал за своим другом в его сумасшедшем беге и порой силой заставлял его сворачивать в придорожные заросли, чтобы не попасться на глаза одиноким прохожим. В их положении любая встреча могла оказаться роковой — необычное возбуждение графа сразу бы привлекло к нему внимание.
Надо сказать, что слуга страдал не меньше, чем господин, но в сердце бретонца боль утраты изрядно разбавляла порция гнева. Крестьянин старательно обдумывал планы мести, о которых и не помышлял граф. К тому же он пытался ответить на мучивший его вопрос: что граф де Шантелен собирается делать в городе? Если его дочь находится в тюрьме, возможна ли будет их встреча? Революционное правосудие никогда не выпускало добычу, раз попавшую в его сети. И несчастный отец при малейшем неосторожном шаге сам мог оказаться под арестом. На самом деле граф не имел готового плана; он шел наудачу, влекомый непреодолимой силой.
Как и предполагал Кернан, около десяти часов утра они вступили в предместье Кемпера. Улицы оказались почти пустыми, но вдалеке слышался какой-то зловещий шепот. Все жители, видимо, собрались в центре города. Тогда Кернан смело зашагал по одной из улиц, увлекая за собой графа, который беспрестанно твердил:
— Дочь моя! Девочка моя!
Отец в нем страдал еще сильнее, чем муж в своем безутешном горе.
Через десять минут ходьбы они оказались на одной из улиц, примыкавших к соборной площади. Перед ними бурлила огромная толпа: одни кричали и улюлюкали, другие, пробравшись к своим домам, в спешке запирали окна и двери. Страдальческие возгласы сливались с проклятиями. Выражение ужаса на лицах соседствовало с безудержной жаждой крови. Что-то зловещее витало в воздухе. Вскоре среди нестройного гула толпы послышались слова:
— Вот они! Вот они!
Но ни граф, ни Кернан, стоя в последних рядах, не могли видеть то, что так возбуждало любопытство толпы. Впрочем, площадь тут же огласилась новыми криками:
— Смерть роялистам! Смерть аристократам! Да здравствует Республика!
Судя по всему, на площади происходило что-то ужасное. Головы людей, стоящих на углу улицы, были повернуты в одну сторону. Большинство из них, обуреваемые нечеловеческими страстями, собрались, чтобы насладиться предстоящим зрелищем.
Временами шепот толпы переходил в гул; и вдруг площадь взорвалась криками, похожими скорее на вой, которые достигли самых последних рядов.
— Нет! Никакой пощады! Никакой пощады!
По лицу графа катился холодный пот.
— Что происходит? — спрашивал он у окружающих.
Но толпа, опьяненная кровью, лишь скандировала:
— Никакой пощады! Никакой пощады!
Кернан и граф решили во что бы то ни стало протиснуться поближе, но их попытка не увенчалась успехом. Впрочем, уже через несколько минут представление закончилось, толпа начала расходиться, и крики постепенно затихли.
Тогда наши друзья заметили на площади глашатаев со списками в руках.
— Казнь шестого нивоза второго года Республики! — донеслось до них. — Кому список казненных?
Граф смотрел на Кернана блуждающим взором.
— Кюре Фермон!
Граф так сильно сжал руку Кернана, что чуть не сломал ее.
— Девица Шантелен!
Граф испустил ужасный вопль и лишился чувств. Кернан едва успел зажать рот графа. Затем верный слуга подхватил бесчувственное тело господина и скрылся в ближайшем переулке прежде, чем кто-либо успел заметить, что произошло.
А глашатай продолжал выкрикивать все новые имена, и со всех сторон доносилось:
— Смерть аристократам! Да здравствует Республика!
Положение Кернана было ужасным: следовало во что бы то ни стало укрыть графа от посторонних взглядов, пока к нему не вернулось сознание. Первые же произнесенные им слова могли выдать его с головой! Взывая к дочери, граф де Шантелен, несмотря на одежды бретонского крестьянина, раскрыл бы себя.
Пробираясь сквозь паутину улиц, Кернан заметил заведение, которое, судя по всему, представляло собой не что иное, как постоялый двор. Его вывеску украшали все атрибуты того времени, среди которых выделялись пики и римские фасции. Кернан прочитал:
«У ТРЕУГОЛЬНИКА РАВЕНСТВА» [55]
Мютьюс Севоля
Проживание для конных и пеших
— Таверна бандитов, — пробурчал он под нос, — но тем лучше, здесь мы будем в большей безопасности. Впрочем, выбирать не из чего.
Действительно, ждать лучшего не приходилось: в городе едва ли нашелся бы трактир, не украшенный подобной «революционной» вывеской.
Поддерживая или, вернее, волоча на себе графа, Кернан протиснулся в низкую залу и, разместив на стуле свою неподвижную ношу, спросил комнату. На звук его голоса вышел хозяин, Мютьюс Севоля собственной персоной.
— Что нужно, гражданин? — спросил он хмуро.
— Комнату.
— И ты можешь заплатить?
— Черт побери! Не зря же мы пошарили в карманах шуанов! [56] Вот, держи, это задаток, — добавил он, бросив на стол несколько монет.
— Серебро! — воскликнул хозяин, больше привыкший получать бумажки.
— И настоящее, с печатью Республики!
— Ладно, комната найдется. Но что случилось с твоим другом?
— Видишь ли, братец мой так нахлестывал нашу клячу, стараясь не опоздать…
— К началу казни! — кивнул трактирщик, потирая руки.
— Вот именно, — ответил Кернан не моргнув глазом. — Вдруг лошадь споткнулась, да так неудачно, что сразу околела; да и мой бедный брат чувствует себя немногим лучше. Ну да хватит болтовни! Я заплатил. Где моя комната?
— Ладно, ладно! Сейчас будет тебе комната. Не надо злиться, я же не виноват, что ты опоздал. Но раз уж ты не смог поприсутствовать при казни — так и быть, я расскажу тебе все представление в деталях.