— Вы видели? — воскликнул он. — Молодцы! Хорошие солдаты! Хозе! Хуан! Микель! Пепе!.. Пепе семь лет, а он уже умеет стрелять!
Пепе, услыхав, что его хвалят, сдвинул свои крошечные ножки и очень ловко отдал честь ружьем.
— Далеко пойдет, — прибавил комендант. — Когда-нибудь будет полковником или бригадиром!
Комендант Мануэль говорил так увлеченно, что спорить с ним по поводу преимущества военной службы или того будущего, которое он готовит для своего воинственного чада, было невозможно. Он был счастлив. «А что дает счастье, то и реально», — сказал Гете.
Рассказ Мануэля Ифарагера, к великому удивлению Талькава, длился добрых четверть часа. Индейцу было непонятно, как может столько слов выходить из одного горла. Никто не прерывал коменданта. Но так как даже и французский сержант должен когда-нибудь замолчать, замолчал наконец и Мануэль, заставив предварительно гостей зайти к нему в дом. Те безропотно покорились необходимости быть представленными госпоже Ифарагер, а познакомившись с ней, нашли ее «милой особой», если это выражение применимо к индейской женщине.
Когда все желания сержанта были выполнены, он спросил гостей, чему он обязан честью видеть их у себя.
Наступил самый благоприятный момент для расспросов. Эту задачу взял на себя Паганель. Начал он с того, что рассказал коменданту на французском языке обо всем их путешествии по пампасам, и кончил тем, что спросил, по какой причине индейцы покинули этот край.
— Э, никого! — воскликнул сержант, пожимая плечами. — Верно!.. Никого… Мы все сложа руки… делать нечего…
— Но почему?
— Война.
— Война?
— Да, гражданская война…
— Гражданская война? — переспросил Паганель.
— Да, война между Парагваем и Буэнос-Айресом, — ответил сержант.
— Ну и что же?
— Ну, индейцы все на севере… за генералом Флоресом…
— Где же кацики?
— Кацики с ними.
— Как, и Катриель?
— Нет Катриеля.
— А Кальфукур?
— Нет и его.
— А Янчетруц?
— Тоже нет.
Этот разговор был передан Талькаву и тот утвердительно кивнул головой. Патагонец, видимо, не знал или забыл о гражданской войне, которая в это время уничтожала население аргентинских провинций Парагвай и Буэнос-Айрес и должна была в будущем повлечь вмешательство Бразилии. Это было на руку индейцам, не желавшим упустить такой удобный случай поживиться. Таким образом, сержант не ошибался, объясняя обезлюдение пампасов междоусобной войной, свирепствовавшей в северных провинциях Аргентины.
Но это событие расстраивало все планы Гленарвана. В самом деле, если только Гарри Грант в плену у кациков, то они, значит, увели его к северным границам республики. А если так, то где и как его разыскивать? Следовало ли начинать новые опасные и почти бесполезные поиски на севере пампасов? Прежде чем принять такое серьезное решение, надо было тщательно его обсудить.
Оставался, однако, еще один важный вопрос, который можно было задать сержанту, и сделать это пришло в голову майору. В то время как его друзья молча переглядывались между собой, Мак-Наббс спросил сержанта, не слышал ли он о том, что у кациков пампасов находятся в плену европейцы.
Мануэль подумал несколько минут, как бы припоминая что-то, а затем сказал:
— Да, слышал.
— А! — вырвалось у Гленарвана; у него блеснула новая надежда.
Гленарван, Паганель, Мак-Наббс и Роберт окружили сержанта.
— Говорите, говорите же! — впиваясь в него глазами, повторяли они.
— Несколько лет назад… — начал сержант, — да, верно… европейские пленники… но никогда не видел…
— Несколько лет! — прервал его Гленарван. — Вы ошибаетесь. «Британия» погибла в июне 1862 года. Значит, это было меньше чем два года назад.
— О! Больше этого, милорд!
— Не может быть! — крикнул Паганель.
— Нет, так. Это было, когда родился Пепе… Было двое.
— Нет, трое, — вмешался Гленарван.
— Двое, — настаивал сержант.
— Двое? — переспросил очень удивленный Гленарван. — Двое англичан?
— Совсем нет, — ответил сержант. — Какие там англичане! Нет… один — француз, другой — итальянец.
— Итальянец, который был убит индейцами племени пуэльче? — воскликнул Паганель.
— Да… потом узнал… француз спасся.
— Спасся! — воскликнул Роберт, жизнь которого, казалось, зависела от того, что скажет сержант.
— Да, спасся — убежал из плена, — подтвердил сержант. Все оглянулись на Паганеля: он в отчаянии ударял себя по лбу.
— Теперь я понимаю, — промолвил он наконец. — Все объясняется, все ясно!
— Но в чем же дело? — нетерпеливо спросил встревоженный Гленарван.
— Друзья мои, — сказал Паганель, беря за руки Роберта, — нам придется примириться с крупной неудачей: мы шли по ложному пути! Тут речь идет вовсе не о капитане Гранте, а об одном моем соотечественнике, товарищ которого, Марко Вазелло, был действительно убит индейцами племени пуэльче. Француза же индейцы несколько раз уводили с собой к берегам Рио-Колорадо. Потом ему удалось бежать, и он снова увидел Францию. Думая, что идем по следам Гарри Гранта, мы шли по следам молодого Гинара [66] .
Слова Паганеля были встречены глубоким молчанием. Ошибка была очевидна. Подробности, сообщенные сержантом, национальность пленника, убийство его товарища, его бегство из плена — все подтверждало ее.
Гленарван с удрученным видом смотрел на Талькава.
— Вы никогда не слыхали о трех пленных англичанах? — спросил Талькав сержанта.
— Никогда, — ответил Мануэль. — В Тандиле было бы известно… Я знал бы… Нет, этого не было.
После такого категорического заявления Гленарвану больше нечего было делать в форте Независимый. Он и его друзья, поблагодарив сержанта и пожав ему руку, удалились.
Гленарван был в отчаянии, видя, что все его надежды рушились. Роберт молча шел подле него с влажными от слез глазами. Гленарван не мог найти для мальчика ни одного слова утешения. Паганель, жестикулируя, разговаривал сам с собой. Майор не открывал рта. Что касается Талькава, то, видимо, его индейское самолюбие было задето тем, что он повел иностранцев по неверному следу.