Book.

– Что же это за дерево, похожее на маленькую пальму? – спросил Сайрес Смит.

– Это cucas revoluta; его изображение есть в нашем естественно-историческом словаре.

– Но я не вижу на этом дереве плодов.

– Их и нет, мистер Сайрес, – отвечал Герберт, – но зато в его стволе есть мука, которую природа поставляет нам в готовом виде.

– Так, значит, это хлебное дерево?

– Да, хлебное дерево.

– В таком случае, мой мальчик, это драгоценная находка, тем более что наш урожай еще не собран. За работу, и дай Бог, чтобы ты не ошибся!

Но Герберт не ошибся. Он разломил один из стеблей, который состоял из железистой ткани и мучнистой сердцевины, пронизанной волокнистыми связками, которые разделялись концентрическими кольцами из таких же волокон. Этот крахмал был пропитан слизистым соком. Он имел неприятный вкус, но его легко было удалить выжиманием.

Эта мучнистая масса представляла собой настоящую муку прекрасного качества и очень питательную.

Сайрес Смит и Герберт, тщательно изучив часть леса Дальнего Запада, где росли эти деревья, поставили опознавательные знаки и вернулись в Гранитный Дворец, где поделились своим открытием.

На следующий же день колонисты отправились на сбор Пенкроф, все более и более восторгавшийся островом, говорил инженеру:

– Мистер Сайрес, как вы думаете, существуют ли острова для потерпевших крушение?

– Что вы хотите этим сказать, Пенкроф?

Я хочу сказать, – острова, которые созданы специально для того, чтобы около них было удобно терпеть крушение и чтобы бедняги вроде нас могли легко выйти из всякого затруднения.

– Возможно, что такие острова и существуют, – улыбаясь, сказал инженер.

– Это несомненно, сударь, – сказал Пенкроф – И еще более несомненно, что остров Линкольна один из таких остроВов. Колонисты вернулись в Гранитный Дворец с большим запасом стеблей хлебного дерева. Инженер установил пресс для отжатия слизистого сока, пропитавшего крахмал, и получил порядочно муки, которая превратилась в руках Наба в пирожные и пудинги. Это был, правда, не настоящий пшеничный хлеб, но нечто очень похожее.

В этот период онагги, овцы и козы из кораля ежедневно давали молоко, необходимое колонии. Повозка, или, вернее сказать, легкая тележка, пришедшая ей на смену, совершала частые поездки в кораль. Когда наступала очередь Пенкрофа ехать, он брал с собой Юпа и заставлял его править. Юп умно справлялся со своими обязанностями, весело щелкая бичом.

Итак, все процветало в корале и в Гранитном Дворце, и поистине колонистам не на что было жаловаться, кроме оторванности от родины. Они так привыкли к новой жизни и до такой степени освоились на острове, что не без сожаления покинули бы эту гостеприимную землю. И все-таки, если бы какое-нибудь судно неожиданно показалось в виду острова, колонисты стали бы ему сигнализировать, привлекая его внимание, и… уехали бы! Пока же они жили счастливой жизнью и скорее опасались, чем желали, чтобы какое-либо событие прервало ее.

Но кто может похвалиться тем, что он закрепил за собой счастье и может не бояться превратностей?

Как бы то ни было, остров Линкольна, на котором они жили уже больше года, часто служил темой их бесед, и однажды были произнесены слова, которые должны были иметь в будущем значительные последствия.

Было 1 апреля – пасхальное воскресенье. Сайрес Смит и его друзья решили ознаменовать праздник отдыхом. День был прекрасный, такой, какие бывают в октябре в Северном полушарии.

После обеда, к вечеру, все колонисты сидели под навесом на краю плато Дальнего Вида, наблюдая наступление сумерек. Разговор шел об острове и его уединенном положении в Тихом океане. Гедеон Спилет сказал:

– Дорогой Сайрес, с тех пор как вы нашли в ящике секстант, приходилось ли вам заново определять местонахождение нашего острова?

– Нет, – ответил инженер.

– Быть может, следовало бы это сделать с помощью нового инструмента. Ведь он более совершенен, чем тот, которым вы пользовались.

– К чему это? – сказал Пенкроф. – Остров чувствует себя хорошо там, где он есть.

– Несомненно, – продолжал Гедеон Спилет, но возможно, что несовершенство приборов повредило точности наблюдения, и если это легко проверить…

– Вы совершенно правы, дорогой Спилет, – ответил инженер.

– Я должен был произвести эту проверку раньше. Впрочем, если я даже и совершил ошибку, она не должна превысить пяти градусов широты или долготы.

– Кто знает… – продолжал журналист. – Быть может, мы находимся гораздо ближе, чем предполагаем, к обитаемой земле.

– Завтра мы это узнаем, – сказал Сайрес Смит. – Не будь я так занят и лишен досуга, это было бы нам уже известно.

– Вот еще! – воскликнул Пенкроф. – Мистер Сайрес слишком хороший наблюдатель, чтобы ошибиться. Если только наш остров не сдвинулся с места, то он там, где его установил наш начальник.

– Увидим…

На следующий день с помощью секстанта инженер произвел нужные наблюдения, чтобы проверить полученные прежде координаты. Вот каковы были результаты его вычислений. Согласно первым наблюдениям, остров Линкольна находился: между 150° и 155° западной долготы, между 30° и 35° южной широты. Второе наблюдение, совершенно точное, дало: 150° 30' западной долготы, 34° 57' южной широты.

Значит, несмотря на несовершенство своих приборов, Сайрес Смит так искусно произвел расчет, что погрешность не превышала 5°.

– Кроме секстанта, – сказал Гедеон Спилет, – у нас ведь есть еще и атлас. Посмотрим теперь, мой дорогой Сайрес, в каком месте Тихого океана находится остров Линкольна.

Герберт принес атлас, который, как мы уже знаем, был издан во Франции, а следовательно, имел надписи на французском языке.

Разложив карту Тихого океана, инженер с циркулем в руке собирался установить местонахождение острова. Вдруг он поднял циркуль и сказал:

– В этой части Тихого океана уже есть остров.

– Остров? – воскликнул Пенкроф.

– Это, наверно, наш остров, – сказал Гедеон Спилет.

– Нет, – продолжал Сайрес Смит, – его координаты 153° долготы и 37° 11' широты Иначе говоря, он находится на 2,5° западнее и на 2° южнее острова Линкольна.

– А что же это за остров? – спросил Герберт.

– Остров Табор.

– И большой остров?

– Нет, маленький островок, затерявшийся в Тихом океане. Быть может, никто никогда там не бывал.

– Ну, так мы побываем! – сказал Пенкроф.