Book.

Операция, умело руководимая Сайресом Смитом, удалась на славу. Шерсть, предварительно пропитанная мыльным раствором (он должен был, с одной стороны, содействовать скольжению, сближению, сжатию и размягчению шерстинок, а с другой стороны, препятствовать ее порче от трамбования), вышла из мельницы в виде толстого слоя войлока. Благодаря бороздам и неровностям, которыми они от природы покрыты, шерстинки плотно сцепились и перепутались так, что образовался материал, одинаково подходящий для пошивки одежды и одеял. Это, конечно, был не меринос, не муслин, не шотландский кашемир, не штоф, не репс, не атлас, не сукно и не фланель. Это был «линкольнский войлок». И отныне остров Линкольна ввел у себя новую отрасль промышленности.

Итак, колонисты получили теплую одежду и толстые одеяла и могли без страха ожидать наступления зимы 1866/67 года.

Настоящие холода впервые начались около 20 июня, и Пенкрофу, к большому его огорчению, пришлось временно прервать постройку корабля, которая, впрочем, к весне должна была обязательно закончиться.

Моряком овладела навязчивая идея совершить разведывательную поездку на остров Табор. Сайрес Смит не одобрял этого путешествия, вызванного исключительно любопытством. Ведь на этой пустынной и почти бесплодной скале, очевидно, нельзя было найти никакой помощи. Пройти сто пятьдесят миль на относительно небольшом судне, в незнакомых водах мысль об этом не могла не вызвать у него некоторых опасений. А вдруг их корабль, выйдя в море, окажется не в состоянии достигнуть Табора и не сможет вернуться на остров Линкольна? Что тогда будет с ними среди Тихого океана, полного опасностей?

Сайрес Смит часто беседовал об этом плане с Пенкрофом, причем моряке непонятным упорством настаивал на этой поездке упорством, в причинах которого он, может быть, и сам недостаточно разбирался.

– Я должен вам заметить, мой друг, – сказал ему как-то инженер. – После того, что вы так много хорошего говорите об острове Линкольна и столько раз заявляли, что вам будет жаль его оставить, вы первый хотите покинуть его.

– Но ведь уедем всего на несколько дней, мистер Сайрес, – отвечал Пенкроф. – Мы только съездим туда и назад и посмотрим, что это за остров.

– Он ведь не может сравняться с островом Линкольна?

– Я заранее в этом уверен.

– Зачем же тогда рисковать?

– Чтобы узнать, что там происходит.

– Но там ничего не происходит, там ничего не может происходить!

– Как знать…

– А если вас застигнет буря?

– В летнее время этого не следует опасаться, – ответил Пенкроф. – Но так как надо все предвидеть, мистер Сайрес, я попрошу у вас позволения взять в путешествие только одного Герберта.

– Пенкроф, – сказал инженер, положив руку на плечо моряка, – знаете ли вы, что мы никогда не утешимся, если что-нибудь случится с вами и с этим юношей, который волей судьбы стал нашим сыном?

– Мистер Сайрес, – ответил Пенкроф тоном глубокого убеждения, – мы не причиним вам такого горя!

– Впрочем, мы еще поговорим об этом путешествии, когда придет время его осуществить. К тому же я представляю себе, что когда вы увидите наш корабль со всеми снастями и парусами, когда вы убедитесь, как хорошо он держится на воде, когда мы обойдем вокруг острова (а мы поплывем все вместе), – то я уверен, вы без колебаний отпустите меня. Не хочу скрывать от вас, что ваш корабль будет верхом совершенства!

– Говорите, по крайней мере, «наш» корабль, Пенкроф, – сказал инженер, на время обезоруженный словами моряка.

На этом их разговор прервался, чтобы возобновиться в будущем. Ни Пенкрофу, ни инженеру не удалось убедить друг друга.

Первый снег выпал в конце июня. Еще до этого времени кораль был снабжен всем необходимым и посещать его ежедневно не было надобности. Но колонисты решили бывать там не реже одного раза в неделю.

Снова поставлены были ловушки, и колонисты произвели испытание приборов, изготовленных инженером. Согнутые пластины китового уса, скованные ледяным обручем и покрытые толстым слоем жира, были разбросаны на опушке леса, где проходили стада животных, направляясь к озеру.

К большому удовлетворению инженера, изобретение алеутских рыбаков оказалось весьма удачным. На приманку попались штук двенадцать лисиц, несколько диких кабанов и даже один ягуар; этих животных нашли мертвыми, с желудками, проткнутыми концами китового уса.

К этому времени относится один опыт, о котором здесь следует упомянуть. Это была первая попытка колонистов установить связь со своими ближними.

Гедеон Спилет уже неоднократно думал о том, что следует бросить в море письмо, закупоренное в бутылку, которую, быть может, отнесет течением к населенному берегу, или доверить его голубю. Но можно ли серьезно надеяться, что голубь или бутылка перенесутся через тысячу двести миль, отделяющих остров от материка? Конечно, нет!

Но 30 июня охотники не без труда поймали альбатроса, которого Герберт слегка ранил в ногу выстрелом из ружья. Это была великолепная птица из семейства парусников, у которой ширина крыльев равна десяти футам и которые могут перелетать даже такие обширные водные пространства, как Тихий океан.

Герберту очень хотелось оставить этого великолепного альбатроса, рана которого быстро затянулась. Он намеревался его приручить, но Гедеон Спилет решил, что нельзя пренебрегать возможностью вступить в переписку с населенными землями, расположенными в Тихом океане, при помощи этого курьера. Герберту пришлось сдаться – ведь если альбатрос прилетел из какой-нибудь обитаемой страны, то, получив свободу, он не замедлит туда вернуться.

Быть может, Гедеон Спилет, в котором время от времени пробуждался журналист, в глубине души мечтал о попытке послать на всякий случай увлекательную статью о приключениях колонистов острова Линкольна. Какой успех для постоянного корреспондента «Нью-Йорк Геральд» и для того номера, где появится статья, если только она когда-нибудь дойдет до издателя газеты, Джона Беннета!

Итак, Гедеон Спилет написал краткую заметку, которую положили в мешочек из толстой прорезиненной парусины, сопроводив ее настоятельной просьбой ко всякому, кто найдет мешочек, доставить заметку в редакцию «Нью-Йорк Геральд». Мешочек привязали не к ноге альбатроса, а на шею, так как эти птицы имеют обыкновение садиться на воду. Затем быстрому воздушному гонцу возвратили свободу, и колонисты не без волнения смотрели, как он постепенно исчезал в тумане.

– Куда-то он полетел! – сказал Пенкроф.

– К Новой Зеландии, – ответил Герберт.

– Счастливого пути! – вскричал моряк, который, со своей стороны, не ожидал больших результатов от этого способа переписки. С наступлением зимы возобновились работы в Гранитном Дворце – починка одежды и различные поделки; между прочим, начали сшивать паруса корабля, выкроенные из неисчерпаемой оболочки аэростата.