Но после телеграммы из Занзибара ему пришлось все-таки признать, что предприятие не удалось…
Не удалось!.. А уравнения, а формулы, которые предвещали ему успех предприятия? Неужели орудие в шестьсот метров длины и с внутренним диаметром в двадцать семь метров, выбросившее силою взрыва двух тысяч тонн мели-мелонита снаряд весом в сто восемьдесят миллионов килограммов с начальной скоростью в две тысячи восемьсот километров в секунду, — неужели такое орудие не могло вызвать смещения полюсов? Нет! Этого быть не может!
И все-таки…
Объятый страшным волнением, Дж. Т. Мастон заявил, что желает покинуть свое убежище. Напрасно миссис Эвенджелина Скорбит пыталась удержать его. Она больше не боялась за его жизнь, потому что опасность миновала. Но ей хотелось уберечь его от насмешек, которым подвергнут автора злополучных вычислений, от шуток, которые посыплются на него со всех сторон, от издевательств, которые обрушатся на его великое дело.
И, что еще важнее, как его примут коллеги по Пушечному клубу? Не станут ли они обвинять своего секретаря в неудаче, так опозорившей их всех? Не на него ли — автора вычислений — падет вся ответственность за провал предприятия?
Дж. Т. Мастон и слушать ничего не желал. Он остался глух к мольбам и слезам миссис Эвенджелины Скорбит. Он вышел из дома, где скрывался. Он появился на улицах Балтиморы. Его узнали. И те, чьей жизни и имуществу он угрожал и чьи страхи он еще усиливал своим упрямым молчанием, теперь, в отместку, старались всячески осрамить его и поднять на смех.
Надо было послушать американских уличных мальчишек! Они оказались не хуже парижских:
— Эй, ты! Выпрямитель оси!
— Ну что, подправил наши часы?
— А ну-ка покопайся в моем будильнике!
Растерянный, испуганный, секретарь Пушечного клуба вынужден был укрыться в особняке в Нью-Парке, и миссис Эвенджелина Скорбит исчерпала все запасы своей нежности, стараясь его утешить. Но все было напрасно. Дж. Т. Мастон, по примеру греческой Ниобеи, noluit consolari [93] ; ведь действие его пушки оказалось для земного шара не страшнее треска елочной хлопушки!
Через две недели мир, избавленный от былых страхов, и думать перестал о проектах Арктической промышленной компании.
И за эти две недели — никаких известий о Барбикене, о капитане Николе! Может быть, они погибли от сотрясения при выстреле, опустошившем страну Вамасаи? Может быть, они поплатились жизнью за эту величайшую мистификацию нашего времени?
Ничуть не бывало!
Сбитые с ног взрывом, они кувырком полетели наземь вместе с султаном, его двором и несколькими тысячами туземцев, но поднялись с земли целые и невредимые.
— Ну что, вышло? — спросил Бали-Бали, потирая себе плечи.
— А вы сомневаетесь?
— Я? Ничуть! Но когда это выяснится?
— Через несколько дней! — ответил Барбикен.
Догадался ли он, что предприятие не удалось? Может быть! Но он ни за что не сознался бы в этом перед правителем Вамасаи.
Через двое суток оба американца распростились с Бали-Бали. Правда, им пришлось заплатить кругленькую сумму за опустошения, произведенные в его государстве. Так как все деньги попали в личную казну султана, а подданным не досталось ни доллара, то его величеству нечего было жаловаться на это прибыльное дело.
Затем оба друга в сопровождении десяти мастеров переправились в Занзибар, где оказался корабль, отплывавший в Суэц. Отсюда, под чужими именами, на французском пассажирском пакетботе "Морис" они были доставлены в Марсель, и почтовый поезд без всяких крушений и несчастий быстро привез их в Париж; затем по западной железной дороге они добрались до Гавра и, наконец, на трансатлантическом пароходе "Бургонь" прибыли в Америку.
В двадцать два дня друзья добрались из Вамасаи в Нью-Йорк.
И 15 октября, в три часа пополудни, они стучались у дверей особняка в Нью-Парке.
Спустя мгновение они стояли перед миссис Эвенджелиной Скорбит и Дж. Т. Мастоном.
в которой эта любопытная история, столь же правдивая,
сколь и невероятная, заканчивается
— Барбикен? Николь?
— Мастон?
— Мы.
В этом слове, произнесенном обоими товарищами одновременно с довольно странным выражением, слышалось очень много иронии и упрека. Дж. Т. Мастон провел по лбу железным крючком. Затем спросил, задыхаясь:
— Ваша галерея в Килиманджаро имела точно шестьсот метров длины при диаметре в двадцать семь метров?
— Да!
— А весил ли ваш снаряд сто восемьдесят миллионов килограммов?
— Да!
— И орудие было заряжено двумя тысячами тонн мели-мелонита?
— Да!
Эти три "да", как три тяжких удара, упали на череп Мастона.
— Тогда я полагаю… — начал было он.
— Что? — спросил председатель Барбикен.
— А вот что, — сказал Дж. Т. Мастон. — Если операция не удалась, значит порох не придал снаряду начальной скорости в две тысячи восемьсот километров.
— Вот как? — сказал капитан Николь.
— И вашим мели-мелонитом только игрушечные пистолеты заряжать!
При этом кровном оскорблении капитан Николь даже подпрыгнул.
— Мастон! — закричал он.
— Николь!
— Если вы хотите стреляться мели-мелонитом…
— Нет, пироксилином! Это вернее!..
Миссис Эвенджелине Скорбит пришлось вмешаться и утихомирить разгорячившихся артиллеристов.
— Ведь вы же друзья! Ведь вы же друзья!.. — повторяла она.
Тогда председатель Барбикен сказал уже гораздо спокойнее:
— К чему эти ссоры? Правильность вычислений нашего друга Мастона несомненна. Несомненно и высокое качество взрывчатого вещества, изобретенного нашим другом Николем! И мы в точности осуществили на деле все требования науки! И все же опыт не удался! По какой причине? Возможно, мы никогда не узнаем этого…
— Ну что ж! — воскликнул секретарь Пушечного клуба. — Начнем сызнова!
— А деньги, потраченные зря? — сказал капитан Николь.
— А общественное мнение? — прибавила миссис Эвенджелина Скорбит. — Кто позволит вам второй раз ставить на карту судьбу всего мира!
— Что будет с нашими приполярными владениями! — прибавил капитан Николь.
— Как упадут акции Арктической промышленной компании! — воскликнул ее председатель.
Полный крах!.. Он уже совершился, и акции предлагали пачками по цене оберточной бумаги.