Book.

– Где мы? – спросил дядюшка, невидимому, крайне рассерженный тем, что снова оказался на поверхности Земли.

Охотник в недоумении пожал плечами.

– В Исландии? – сказал я.

– Nej, – ответил Ганс.

– Как? Нет? – воскликнул профессор.

– Ганс ошибается, – сказал я, поднимаясь.

После бесчисленных неожиданностей этого путешествия нам предстоял новый сюрприз. Я ожидал увидеть горный пик, покрытый вечным снегом, освещенный бледными лучами полярного неба, бесплодные пустыни северных стран за полярным кругом; а мы, напротив, лежали на склоне горы, выжженной знойными лучами палящего солнца.

Я не хотел верить своим глазам; но мое тело, обласканное солнцем, исключало всякое сомнение. Мы вышли из кратера полунагие, и лучезарное светило, не баловавшее нас последние два месяца, щедро изливало на нас потоки света и тепла.

Когда глаза мои привыкли к этому сиянию, я попытался исправить ошибку своего воображения.

Профессор заговорил первый:

– В самом деле, это не похоже на Исландию.

– А на остров Майен? – заметил я.

– Тоже нет, мой мальчик. Это не северный вулкан с гранитными скалами и снежной вершиной.

– Однако…

– Смотри, Аксель, смотри!

Над нашими головами, не более как а пятистах футах, зиял кратер вулкана, из которого через каждую четверть часа показывался, сопровождаемый страшным гулом, высокий столб пламени с примесью пемзы, пепла и лавы. Я чувствовал, как содрогалась гора: точно огромный кит, пыхтя и отдуваясь, выбрасывала она из своей широкой пасти струю огня и воздуха. Ниже, по довольно крутому скату, расстилались на расстоянии футов семисот – восьмисот изверженные массы, из чего следовало, что общая высота вулкана составляла около трехсот туазов. Подножие вулкана тонуло в зелени: я различал оливковые и фиговые деревья и виноградную лозу, отягощенную румяными гроздьями.

Приходилось согласиться, что пейзаж отнюдь не напоминал северные страны.

Когда взгляд падал на эту зеленую изгородь, он тут же терялся в водах восхитительного моря или озера, обращавшего эту волшебную страну в островок, пространством в несколько лье. На востоке виднелась за крышами домов небольшая гавань, где на лазурных волнах покачивались неведомые суда. Дальше, на водной глади, выступали островки, столь многочисленные, что напоминали собою муравейник. На западе глаз различал полукружие далеких берегов; на иных вырисовывались стройные очертания голубых гор, на других, более дальних, виден был необычайно высокий конус, из вершины которого поднимался столб дыма. На севере сверкала в солнечных лучах необъятная водная ширь, на которой мелькали кое-где мачты или надувшиеся паруса. Неожиданность этого зрелища в сто раз усиливала его дивную красоту.

– Где мы? где мы? – чуть слышно вопрошал я.

Ганс был равнодушен ко всему, а дядюшка смотрел вокруг, не чувствуя красоты пейзажа.

– Как бы ни называлась эта гора, – сказал он, наконец, – но на ней немного жарко; взрывы не прекращаются и, положительно, не стоило спастись от извержения, чтоб тебе на голову свалялся обломок скалы. Спустимся и посмотрим, что нам делать. Впрочем, я умираю от голода и жажды!

Несомненно, профессор не был мечтателем. Что касается меня, то, забывая голод и утомление, я остался бы тут еще несколько часов, но пришлось следовать за моими спутниками.

Склон вулкана был очень крутой; мы скользили по оврагам, полным пепла, обходя потоки лавы, которые стекали, подобные огненным змеям. Спускаясь, я болтал без умолку, так как фантазии моей не было границ.

– Мы в Азии! – восклицал я. – На берегах Индии, на Малайских островах, в Океании! Мы прошли под целым полушарием, чтобы выйти к антиподам Европы.

– А магнитная стрелка? – возразил дядюшка.

– Да, магнитная стрелка, – оказал я в недоумении. – Если верить ей, мы шли все время на север.

– Значит, она нас обманула?

– О, конечно, обманула!

– Если только это не Северный полюс!

– Полюс? Нет, но…

Тут было нечто необъяснимое. Я не знал, что и думать!

Между тем мы приближались к зеленеющей равнине, ласкавшей взор. Голод и жажда мучили меня. К счастью, после двух часов ходьбы мы оказались в чудесной, долине с оливковыми и гранатовыми рощами и виноградниками, казалось, не знавшими хозяина. Впрочем, в нашем бедственном положении мы много не раздумывали! Как подкрепили нас сочные фрукты и румяные гроздья, которыми мы насладились досыта! Невдалеке, в траве, под прохладной тенью деревьев, я обнаружил родник с холодной, пенящейся водой, которой мы освежили лицо и руки.

Пока мы наслаждались отдыхом, из-за оливковой рощи появился мальчик.

– А, – вскричал я, – вот и обитатель этой счастливой страны!

Мальчуган был одет нищенски. Встреча с нами, видимо, его сильно испугала. И действительно, полунагие, с всклокоченными бородами, мы не могли вселить доверия, и, если только эта страна не была заселена разбойниками, мы были способны навести страх на ее обитателей.

Перепуганный мальчик бросился было бежать, но Ганс погнался за ним и привел его назад, несмотря на его крики и сопротивление.

Дядюшка, желая успокоить мальчугана, заговорил с ним и спросил его сперва по-немецки:

– Как называется эта гора, малыш?

Мальчик не отвечал.

– Отлично! – сказал дядюшка. – Значит, мы не в Германии. – И он повторил вопрос по-английски.

Мальчик молчал. Я был в недоумении.

– Да неужели же он нем? – вскричал профессор и, несколько гордясь своим знанием языков, задал ему тот же вопрос по-французски.

Снова никакого ответа.

– Так попробуем по-итальянски, – продолжал дядюшка и спросил на этом языке: – Dove noi siamo?

– Где мы находимся? – повторил я, теряя терпение.

Опять молчание.

– Да заговоришь ли ты, наконец? Как называется этот остров, – закричал рассерженно дядюшка, схватив мальчугана за ухо. – Come si noma quest isola?

– Stromboli, – ответил пастушок, вырвавшись из рук Ганса и скрываясь в оливковых рощах.

Больше мы в нем не нуждались. Стромболи! Какое впечатление произвело на меня это легендарное название! Мы находимся посреди Средиземного моря, в мифологической Эолии, в древнем Стромболи, на острове, где некогда Эол держал на цепи ветры и бури. А эти голубые горы на востоке были горы Калабрии! И этот вулкан, вздымавшийся на южном горизонте, – Этна, страшная Этна!

– Стромболи, Стромболи! – восклицал я.

Дядюшка вторил мне и жестами и словами. Мы с ним составляли своеобразный хор.