Он умолк на миг, но я и сам видел, к чему клонит. В перспективе Россия в ближайшие десять-пятнадцать лет превратится в безлюдное, заросшее лесом пространство, в какое превратилась Канада. Да, наиболее квалифицированная часть русских спешно покидает Россию, а остальные, лишившись естественных вожаков, спиваются, опускают руки. Сами по себе ничего не стоят, им обязательно нужны рядом сильные, умелые, на которых надо равняться.
– Как тебе такие выкладки? – спросил он.
– Лучше бы они были неправильные, – ответил я с досадой.
Он оживился.
– Считаешь, все верно?
– Если и не все, – ответил я хмуро, – то многое. Хреново нам придется, Иван Данилович. Вот о чем надо думать, а нас тут пытаются всякой мелочовкой нагрузить. Чтобы мы, слоны, занимались мышиной возней. Как будто партия русских националистов – это вроде кружка по ловле бабочек.
Он кивнул, но довольное выражение медленно сползало с широкого лица.
– Да, это так, но ты молодец!
– В чем?
– А не даешь партии сползать в мелочовку. Я же вижу, как многие просто не понимают… Однако, с другой стороны, что мы можем? Климат в России уж точно не изменим.
Я с сочувствием смотрел в его честное открытое лицо.
– Разве что политический климат, – сказал я.
Он спросил с надеждой в голосе:
– Ты над этим думаешь?
– Да кто над этим не думает, – ответил я. – Но почему-то самые большие думатели устроились парикмахерами да таксистами, а не членами правительства. Наверное, таксистами интереснее, как считаешь?
Его губы чуть раздвинулись в очень скупой усмешке.
– Но я в тебя верю, Борис Борисович. У тебя светлая голова. Ты не дашь утопить в текучке ни себя, ни нашу партию. Но я к тебе еще зашел и по одному деликатному делу…
Я не поверил глазам: он застеснялся, даже глаза потупил, бумага зашуршала в огромных ладонях, сложил вчетверо и сунул в широкий карман.
– Что-то случилось?
– Правнук родился, – сообщил он со сдержанной гордостью. – Первый! Семья настаивает, отметить жаждут… Словом, просят вас, Борис Борисович, поприсутствовать. Мы заказали три столика в ресторане. От нас недалеко, да и отсюда рукой подать. Ну, почти… После работы можно заехать, наши будут уже там. Посидим часок, моя семья потом всю жизнь будет хвастаться, что на крестинах правнука был сам профессор Зброяр, он же лидер партии РНИ! Это для нас великая честь, Борис Борисович.
Я смотрел в его честное открытое лицо, похожее на гранитную глыбу, иссеченную всеми ветрами, как южными, так и северными, вспомнил, как многие из моего университетского окружения прилагают титанические усилия, чтобы не попасться мне навстречу, не оказаться рядом, чтобы не дай бог кто-то не увидел нас беседующими, из-за чего репутация такого человека покатится под гору, а то и вовсе рухнет, как выпавший из самолета слон…
– Спасибо, – ответил я. – Только уговор, не спаивать!
На стене над головой Юлии картина в старинной рамке, что-то вроде «Утра в сосновом бору», только вместо медведицы с медвежатами – семья на пикнике. Очень милая и домашняя картина, подобное и должно висеть в офисах подобных организаций, как наша. Умеренно консервативная, проповедующая исконные ценности: семья, любовь к природе, уважение и понимание между поколениями.
Юлия просматривала что-то невидимое для меня на экране, иногда делала левой рукой движение, в котором я угадывал Control+A, а затем Control+C, этот жест распознать нетрудно, слишком характерен, к тому же я сам из той эпохи, когда Windows еще не существовал, но зато на смену голому DOSу пришла великолепнейшая и суперреволюционная оболочка Питера Нортона, разом отучившего нас писать команды вручную.
Она вскинула голову, улыбнулась поверх очков, очень милая и обаятельная.
– Уже уходите, Борис Борисович?
– Рано? – поинтересовался я. – Что-то голова совсем тупая… да и не смог отказаться, Андыбин пригласил отметить рождение его первого правнука.
– Дело хорошее, – сказала она. – Пусть хоть внуки борются против вырождения России.
– Да, конечно, – ответил я рассеянно.
Мы улыбнулись друг другу, я был уже у двери, когда неожиданная мысль ворвалась в серое вещество и осветила его радостным оранжевым светом. Обернулся, Юлия уже смотрит в экран, но заметила мое движение, обернулась.
– Что-то случилось, Борис Борисович?
– Да, – ответил я. – Юлия, я иду в ресторан, а как-то неловко без прикрытия. Вы не смогли бы пойти со мной?
Она вздернула брови.
– В качестве…
– Телохранителя, – объяснил я. – Там наверняка будут женщины, которые попытаются… Пусть видят, что объект уже захвачен.
Она засмеялась.
– Да, вы – политик!
– Приглашение принимаете?
Она задумалась, оглядела меня испытующе. В глазах промелькнуло сомнение.
– Вы мужчина видный, – заметила она. – С вами появиться не стыдно. Но не испортим ли прекрасные отношения шефа и очень исполнительного секретаря?
– Неужели мы такие придурки? – изумился я.
Она засмеялась.
– Но как насчет моего внешнего вида?
– А что не так? – спросил я с недоумением.
Она с укоризной покачала головой.
– Борис Борисович, какой же вы… Ну где видели женщину, чтобы отправилась в ресторан в том же платье, что и на работу?
– Вы эта женщина, – отрезал я. – Юлия, неужели я или Андыбин замечаем, во что вы одеты? Господи, Юлия, да хоть в дерюжном мешке явитесь или в платье из бриллиантов, Андыбин не обратит внимания. А вот вам он обрадуется.
Она несколько мгновений смотрела с явным сомнением, не зная, расценить ли как комплимент или как оскорбление, после долгой паузы вздохнула.
– Хорошо. Сейчас закрою все документы, поставлю на пароль и обесточу. Это займет времени меньше, чем подкрасить губы.
– Как здорово, – выдохнул я. – Вы просто идеальная женщина.
И все-таки она не только подкрасила губы, но ухитрилась сменить очки. Вообще, как я заметил, очки перестали быть приспособлением, исправляющим зрение, а превратились в средство украшения.
Юлия смотрела через слегка розовые стекла таких же крупных очков, оправа оранжевого цвета, чувствуется работа умелого дизайнера, в этих очках она еще женственнее, элегантнее.
– Неужели в сумочке целый набор? – удивился я. – Юлия, я даже не думал, что очки могут быть… ну, красивыми…