А почему бы, мелькнула мысль, не отдавать землю бесплатно? Ведь эти британцы, выращивая здесь урожай, будут и продавать его здесь же, да и сами будут покупать местные товары, не везти же из Англии каждую булочку! Так и ожила бы Пензенская область… Так нет же, не отдадим. Пусть сгниет, прахом пойдет, но чужим не отдадим.
Но… почему чужим?
То же самое могли бы и с автомобилями. Ну сколько можно смешить мир и вколачивать в наш народ комплекс неполноценности и косорукости, продолжая выпускать жигули? Не проще ли бросить это хилое дело вовсе, а мощности передать «Фольксвагену», «Опелю» или другому производителю недорогих, но зарекомендовавших себя автомобилей? Да не за бешеные бабки передать, у нас любое говно стремятся продать на вес золота и очень обижаются, что иностранцы не берут, а просто… отдать?
И бегали бы по нашим дорогам великолепные надежные автомобили, собранные руками наших же рабочих. Ну, пусть будет так же, как собирают в Китае мощные компьютеры, где выпускают широкоэкранные плоские телевизоры, цифровые фото– и киноаппараты, сверхсовременную бытовую технику! Почему нет? Почему обязательно изобретать велосипед? Почему обязательно свой, как будто на английском или немецком велосипеде я обязательно натру задницу!
Среди новостей промелькнуло имя Карельского, я остановил ползущую строку, кликнул на блипе, раскрылся расширенный вариант. Быстро сработал Карельский: едва вышел из здания РНИ, тут же дал интервью, где гневно заклеймил засланных казачков, пытающихся одурачить русский народ, продать его с потрохами Западу. Вечером это интервью появится в теленовостях, а Интернет позволяет размещать новости мгновенно, так что сейчас тысячи человек уже читают… Ну, пусть еще не тысячи, но к вечеру прочтут сотни тысяч.
Привкус горечи во рту усилился, хотя что-то подобное от Карельского ожидал, хотя и не так скоро. Полагал, что начнет войну из своего региона, но, видимо, Карельский счел, что ему достаточно дунуть, чтобы я рассыпался в пыль.
Да-да, сказал я про себя, читая его гневное выступление на тему, как хорошо бы вообще взорвать Юсу, чтобы не поганила мир. Взорвать целиком и полностью!.. Но он умалчивает, что хотелось бы взорвать так, чтобы уцелели все научно-исследовательские центры, что разрабатывают новейшие технологии, уцелел гребаный Билл Гейтс со всем его Майкрософтом, ибо хоть и масдай его Windows, но лучше пока никто не придумал, чтобы уцелел Голливуд, где на каждые десять говняных фильмов один все же хороший, а на десять хороших – один замечательный, чтобы уцелели все компьютерные фирмы, что делают софт и пишут классные баймы, чтобы уцелел… и так далее, и так далее!
И вообще, чтобы уцелели все те люди, что бьют гомосеков, не дают им вступать в армию, не пускают в приличные общества, те самые парни, что стараются попасть в космонавты, а не в шоумены.
Приоткрылась дверь, силуэт Юлии четко вырисовался в светлом прямоугольнике дверного проема. Я сообразил, что в кабинете потемнело, я сижу в полумраке перед ярко светящимся экраном.
– Борис Борисович, – прозвучал заботливый голос, – вам надо купить клаву с подсвечивающимися буквами. Я такие уже видела.
Некоторое время я смотрел на нее тупо, все еще находясь в мире большой политики. Масса людей, как ни странно, носит очки, хотя зрение у них самое что ни есть стопроцентное. Первое, конечно, из-за чего их носят, – это очкариков считают значительно умнее, чем неочкариков. К тому же теперь очки стали еще и символом достатка, ибо ваш ролекс за пять тысяч долларов еще рассмотреть надо, а вот очки замечаются сразу. Дорогие престижные очки говорят сами за себя. К тому же их научились делать такими, что в самом деле не только украшают лицо, но и служат великолепными аксессуарами, как серьги, брошки, ожерелья, кольца, браслеты и накладные или вживленные мушки.
Особенно очки нужны мужчинам, которым пока еще вроде бы не принято носить серьги, ожерелья и блестящие брошки. Конечно, неформалы носят, но политики еще не решаются, выжидающе смотрят на демократов. Первыми именно они должны появиться, скажем, в Думе с кольцами в носу или накрашенными щеками, а уж потом и остальным станет можно, дескать, не они, нормальные, начали это непотребство.
– Простите, Юлия, – спохватился я, когда она уже начала отступать, прикрывая за собой дверь, напуганная моим молчанием и тупым бараньим взглядом. – Зайдите, пожалуйста… Присядьте.
Она села напротив, элегантная, красивая, чуточку холодноватая, но в то же время приглашающая полюбоваться собой: чистенькой, опрятной, с едва уловимым запахом нежных духов, которые тоже навевают мысли о чистоте снегов Антарктиды. Сквозь крупные стекла очков на меня участливо смотрят карие глаза. Взгляд теплый, по-женски покровительственный.
– Ну что, – спросил я, – и вы считаете меня предателем?
Она мягко улыбнулась.
– Вы мой босс.
– Ага, значит, считаете?
– Почему так решили?
– Да уж больно ответ уклончивый!
Она покачала головой.
– Нет, просто я провожу маленький тест. Кро-о-о-охотный такой!
– Ну и как я выгляжу?
– Сильным, – ответила она так же мягко. – А насчет первого вопроса… я бы не стала работать у того, кого считаю неправым.
Я насторожился.
– Не значит ли…
Она снова качнула головой.
– Нет, я не собираюсь увольняться. Более того, чувствую, что вам сейчас как никогда нужна поддержка. Нет-нет, не надо меняться в лице, что вы все понимаете только в одном ключе?.. Просто на вас сейчас будут обращать повышенное внимание. Как журналисты, слишком уж сенсационное вы сделали заявление, так и ваши сторонники. О противниках так и вовсе молчу. А раз так, то вам нужно гораздо больше внимания уделить своему имиджу…
Я фыркнул:
– Юлия, умоляю!.. Мне сейчас только надувать щеки! У меня в доме пожар, а вы про имидж!
– Вы превратно понимаете имидж, – сказала она несколько суховато, улыбка исчезла с губ, даже из глаз. – Имидж – это не надувание щек. Вообще, Борис Борисович, вам теперь придется считаться со мной больше. Вы ведь не просто Борис Борисович, вы всегда представляли нашу партию. Но когда она была крохотной и на обочине… даже не шоссе, а проселочной дороги, то никому не было дела, в какой мятой рубашке появляетесь на работу, часто ли бреетесь и почему у вас носки синие, а галстук в крапинку…
– У меня? – удивился я. – Галстук?
– Вот видите, – упрекнула она. – Это вам только кажется, что имидж – это чтобы окружающие заметили, как вы одеты. Наоборот, имидж – это когда после встречи никто и не вспомнит, как вы были одеты, но зато у всех останется хорошее впечатление о вас. Или то, которое вы хотели внушить. Вплоть до ненависти к вам. Это я знаю, что вы – замечательный и умный человек, что вы – профессор…