Поколебавшись еще какое-то время, Екатерина Тимофеевна порывисто распечатала блок и, закурив, наконец сказала:
— Только сугубо между нами. Потому как Петрович мне не велел. И Андрюша, ваш классный, тоже сильно тревожится.
Услыхав это, ребята обменялись выразительными взглядами. Они давно уже знали, что Екатерина Тимофеевна, несмотря на скромную свою должность, всегда полностью осведомлена о любом слове, произнесенном в стенах родной две тысячи первой школы. Видимо, сказывался богатый опыт работы в штабе дальнего военного округа.
Мы никому ничего не скажем! — хором воскликнули семеро друзей.
Могила! — ткнул себя в грудь Женька.
Это ты-то могила? — с сомнением покачала головой Екатерина Тимофеевна.
Ну! — радостно улыбнулся Женька.
Вы не беспокойтесь. Мы за ним проследим, — заверила сторожиху Катя.
Ну, тогда слушайте, — уже не в силах была молчать та. — В общем, я ровно в двенадцать ночи обход пошла сделать. У меня ведь обычно как? Обойду все, проверю, а после — на боковую. Обошла. Все тихо. Являюсь к себе. Ложусь, а мне чего-то не спится. На душе, знаете, словно кошки скребут.
— Со мной так тоже бывает, — вклинился Женька. — Когда плохо поужинаешь и потом есть хочется. Способ только один: пойти на кухню и залезть в холодильник. Ой!
Это Олег, изловчившись, ткнул Женьку в бок.
На ночь есть вредно, — возразила Екатерина Тимофеевна. — Вот покурить — другое дело.
Курить в постели еще вреднее, — совершенно некстати возник со своими нравоучениями Темыч. — Можно пожар устроить.
Вот я тебе сейчас, Микроспора, пожалуй, устрою самосожжение! — рявкнула на него Моя Длина.
Вы слушать-то будете? — недовольно произнесла сторожиха. — А то, если неинтересно…
Да что вы! — пылко воскликнула Катя. — Нам так интересно!
Закурите теперь моих, — сунул под нос Екатерине Тимофеевне свою пачку сигарет Лешка.
Сторожиха не отказалась.
В общем, — продолжила она свой рассказ, — и покурила я, и водички выпила, а сна так и нет. Потом вроде бы полежала и как бы забылась. Вдруг меня словно какая сила подкинула на кровати. Я села, прислушалась. Вроде тихо. А внутри прямо все дрожит.
Вот это да-а, — подыграла ей Катя.
Я — к двери. Открыла и снова слушаю. И такая вокруг тишина… И мне вдруг как бы что стукнуло: не к добру это. Думаю: «Может, свет в коридоре зажечь?» — а руку мою будто кто не пускает.
Как это не пускает? — уставился на сторожиху Женька.
Молодой ты еще, не понять тебе, — с сочувствием посмотрела на него Екатерина Тимофеевна. — Ну, такое вдруг у меня чувство, что никак нельзя мне дотрагиваться до выключателя. Я шасть в свою комнату. Халат накинула и фонарик взяла. А потом вновь в коридор подалась. Прошла по нему, огляделась. Все как обычно. Потом гардероб фонарем осветила. И там полная норма. Я уж к себе решила вернуться, а тут вроде из кабинета Петровича послышались шорохи.
Из директорского, что ли? — решил уточнить Пашков.
А у нас, по-твоему, еще есть Петровичи? — ответила вопросом на вопрос Екатерина Тимофеевна.
— Я подкралась на цыпочках, а тут дверь в канцелярию прямо передо мной тихонечко открывается. С таким, знаете, тоненьким скрипом. Тут я и сомлела.
— Сомлели? Почему сомлели? Зачем сомлели? — одновременно воскликнули Пашков, Катя и Таня.
Что значит — сомлели? — выкрикнул Женька.
Чувств я лишилась. Вот что это значит, — пояснила Екатерина Тимофеевна. — Не приведи вам Бог никому испытать такое.
— Значит, вы ничего не видели? — разочарованно произнес Олег.
— Если бы, — вздохнула женщина-сторож. — Сомлела-то я ненадолго. А потом открываю глаза — и прямо ужас. Навис надомной такой огромный… На лице маска. И к горлу мне нож приставил. «Молчи, — шепчет, — бабка, иначе конец тебе». Но у меня и без его слов со страху все отнялось.
Еще бы, — посочувствовала Таня.
Ну и чего потом? — пожирал взглядом сторожиху Женька.
Я-то лежала в канцелярии, — продолжала та. — Прямо возле двери. И парень этот от меня ни на шаг не отходил. И, главное, нож свой так и держит. Того и гляди пырнет. А в директорском кабинете еще двое в таких же масках орудовали.
Как же вы их заметили, если говорите, что лежали возле двери канцелярии? — поинтересовался дотошный Темыч.
Я их после заметила, когда они уже вышли, — откликнулась Екатерина Тимофеевна. — Ну вот, значит, они появились, а парень, который с ножом, мне скомандовал: «Открывай, бабка, дверь, если жить хочешь». А мне что делать? — посмотрела на ребят сторожиха. — Я же не камикадзе какая-нибудь. А потом я еще вот что подумала. Ладно, жизнью, к примеру, пожертвую и не открою. Но они все равно ведь как-то сюда пробрались. Значит, тем же путем и уйдут.
Правильно, — поддержал Темыч. — Человеческая жизнь дороже любых призов.
Это смотря какие призы и чья жизнь, — заспорила Школьникова.
Значит, ты намекаешь, что те призы дороже, чем моя жизнь? — обиделась Екатерина Тимофеевна.
Нет, нет, что вы! — торопливо вмешалась Катя. — Это она просто теоретически рассуждает.
Если теоретически, то ладно, — смягчилась Екатерина Тимофеевна. — Но мне нынче ночью было не до теории. У меня, можно сказать, самая практика шла. В общем, открыла я дверь. И они тут же меня связали. Верней, отвели к Михаилу Петровичу в кабинет и привязали к его рабочему креслу. Гляжу, а у них уже все готово. Посреди кабинета две раскладные тележки стоят, а к ним все призы привязаны. Мне еще этот, который с ножом, напоследок сказал: «Извини, бабка, за беспокойство». Ну и ушли они вместе с призами. А чуть погодя я услыхала машину. Видно, бандиты на ней и отъехали.
А потом что? — спросил Пашков.
Потом — хуже некуда, — с грустью произнесла Екатерина Тимофеевна. — Я за столом нахожусь. Телефон у меня прямо под носом. Но как им воспользуешься? Эти парни так крепко связать меня постарались, что даже дышать было тяжело. А главное, дверь-то в школу стоит нараспашку. На дворе — ночь. Кто угодно может войти.
Ситуация, — буркнул Темыч.
Что же вы, так до утра и сидели привязанная? — полюбопытствовала Моя Длина.
Если бы не каникулы, то, может, и просидела, — невесело усмехнулась Екатерина Тимофеевна. — Утром бы все равно и учителя, и школьники пожаловали. Но сегодня день-то еще выходной. Вот я поняла: сама себя не спасу, так до понедельника прокукую в директорском кресле.
В таких случаях надо кричать, — заметила Моя Длина.
Тут кричи не кричи, — отмахнулась сторожиха. — Никто ночью меня не услышал бы. Или кто-нибудь совсем не тот бы откликнулся. Мало ли по ночам всякого сброда шатается. Поэтому, вместо того чтобы кричать, я стала вертеться. Долго вертелась, — тяжело вздохнула от неприятного воспоминания Екатерина Тимофеевна.