– Ребята, а, может, пошли отсюда? – тихо произнесла Жанна.

– Ну да! – возмутился Толян. – Ты себе штуку нашла, может, вообще золотую. А мы? С пустыми руками уйдем? И каменюгу вы эту хотели искать.

– Какую каменюгу? – спросила Жанна.

– Ну, ты, мать, даешь! – заорал Толян. – Да от того самого мужика, которого книжкой пристукнули.

– Ах да! – спохватилась Жанна. – Но, может, этот кусок надгробия вообще единственный сохранился.

– Давайте все-таки поищем, – Макси-Кот в данном случае был солидарен с Толяном. – Мы же еще не весь холм обошли.

– Тогда ищите, а я посижу, – и Жанна устало опустилась на деревянный ящик.

– Гав! – сказал Пирс и, натянув поводок, вопросительно уставился на нас.

– Сиди! – велела хозяйка.

Пес, вздохнув, подошел к ней и вспрыгнул на колени.

– Жанна, мы сейчас. Быстренько, – уже на ходу бросил я.

– Быстренько? – переспросил Толян и, радостно заржав, наградил нас одной из своих дурацких прибауток: – Как говорится, спешить – здоровью вредить. Так что скоро не жди.

И, оставив Жанну, мы продолжили свои археологические раскопки. И надо заметить, небезуспешно. Первому повезло мне. Я совершенно случайно выковырял из земли огромный медный пятак. До сих пор не понимаю, как мне удалось его обнаружить. Просто нагнулся, копнул щепкой землю, гляжу – лежит, родименький. Огромный, грязный, позеленевший от старости и сырости.

Слова «пять копеекъ» виднелись достаточно четко. А вот какого года – пойди разбери. Цифры стерлись от времени. И один бок монеты – тоже. Ну, прямо будто стесали напильником. Но Макси-Кот посмотрел и говорит:

– Начало девятнадцатого века. Эту монету мог еще Пушкин в руках держать.

– Ну, ты загнул, – явно не верил Толян.

– Точно вам говорю, – без тени сомнения произнес Макс.

– Пу-ушкин, – протянул Волобуй. – Да это ж тогда кучу бабок, наверное, стоит.

Видно было, что он подыхает от зависти.

– А она не золотая? – Ему хотелось все выяснить о моей находке.

– Нет, – поспешил я успокоить его.

– Тогда, может, махнемся? – каким-то вкрадчивым голосом произнес Толян и вновь извлек на свет две золотые коронки.

– Зачем? – Мне совсем не хотелось меняться.

– Ну, твою монету Пушкин держал, а мои коронки зато золотые, – принялся уговаривать меня Волобуй. – А потом, откуда ты знаешь? Если тут были такие хорошие старинные монеты, может, эти коронки тоже какой-нибудь друг Пушкина на зубах носил.

– Если в то время существовали такие коронки, – украдкой от Волобуя подмигнул мне Макси-Кот.

– Не нужны мне твои коронки, – решительно отверг я сделку.

Волобуй мигом скис. По-моему, он уже мысленно подсчитал барыши, которые сможет извлечь из моей старинной монеты.

– Тогда хоть покажи, Фома, где нашел? – потребовал он у меня.

Эту просьбу я охотно исполнил. Толян, схватив кусок листового железа, начал ожесточенно копать. Его самодельная лопата почти сразу же обо что-то заскрежетала.

– Ребята, клад, – сипло произнес он.

Глава II НАЗОЙЛИВОЕ ВОРОНЬЕ

Мы вместе с Макси-Котом ринулись помогать Волобую. Однако под слоем земли оказался совсем не сундук с драгоценностями, а… еще один обломок надгробия из бурого гранита. Макси-Кот ладонью стер грязь с камня и прочитал:

– …агинский.

– Агинский! – радостно возопил Толян. – Тот самый, который полонез написал! Я ж говорю: тут солидные люди лежат.

Мы с Котом обалдели. Откуда этому «дитю джунглей» известно про полонез Огиньского? Мы, конечно, спросили, а он ответил:

– У Витька младшая сестра в музыкальной школе учится. И этот самый полонез долбит уже второй год. У нее плохо получается.

Такое объяснение нас с Максом несколько успокоило. А то мы уж не знали, что и подумать.

– Мо-ло-дец, – с расстановкой произнес Кот. – Только вынужден тебя, Волобуй, разочаровать. Тот Огиньский пишется через «о» и к тому же с большой буквы. А этот через «а» и с маленькой. Скорей всего, это окончание какой-то фамилии. А начало осталось на третьем обломке камня. Как, впрочем, – Макс снова принялся стирать ладонью грязь с камня, – и год рождения. Мы тут имеем лишь окончание года смерти. Видите? Ноль-ноль.

– Это чего же, ребята, клиент в двухтысячном помер? – с сомнением произнес Волобуй.

– Скорей, в тысяча девятисотом, – возразил Макс. – Здесь уж, наверное, лет шестьдесят не хоронят. И надпись явно несовременная.

– Дела-а, – протянул Волобуй. – Вообще-то лучше б мы с вами клад нашли, чем этот «ноль-ноль», да к тому же прихлопнутый книгой.

– Эй, – донесся до нас голос Жанны, – долго вы там еще?

– Идем! – хором ответили мы с Максом.

А Волобуй замахал руками:

– Да вы чего? Нам же совсем маленький кусочек обследовать осталось.

Кажется, он еще не утратил надежды найти что-то по-настоящему ценное. «А собственно, почему бы и нет? – пронеслось у меня в голове. – Вдруг третий фрагмент камня обнаружим?» Не знаю, зачем мне, собственно, это было нужно, но найти хотелось. Интересно ведь все-таки узнать имя и фамилию человека, для которого книга стала могилой.

Короче, крикнув Жанне, что подойдем к ней через пять минут, мы продолжили исследовать склон холма. В своей жажде поживиться Толян дошел до самого края котлована.

– Куда, дурак, лезешь? – предостерег его Макси-Кот. – Там ведь опасно.

– Не каркай, – принялся карабкаться еще выше Толян. – Зато сюда еще никто не лазал.

Тут и раздалось свирепое карканье. Только не наше с Макси-Котом, а «горького буревестника». Не берусь, правда, утверждать на все сто, что того же самого, с которым сражался Пирс, но столь же агрессивного. Что «горькому буревестнику» не понравилось в поведении Волобуя, остается только гадать. Видимо, он ступил на территорию, которую ворона считала своей. Исполненная возмущения, она клюнула его в забинтованное темечко.

Помочь Толяну мы с Котом не успели. Он дико заорал и, потеряв равновесие, зашатался. Вместе с ним зашатался весь склон холма и начал медленно сползать в котлован. Волобуй уже не орал, хотя рот у него был широко раскрыт, словно в немом крике. Размахивая во все стороны руками, он еще каким-то чудом умудрялся сохранять равновесие. Потом закон всемирного тяготения взял свое, и Волобуй с лавиной земли, камней и мусора низринулся на дно котлована.

Все это происходило точно в замедленной киносъемке. А мы с Котом от ужаса даже не в силах были шелохнуться. Лишь когда Волобуй окончательно исчез из поля зрения, мы, обретя наконец дар речи, закричали: