– Стерпится, – ответил он с напускной грубостью, как положено мужественному артанину, – слюбится.
Аснерд покачал головой:
– Я не враг, Придон, зачем говоришь неправду? Твое сердце и сейчас обливается кровью.
– Я ее уже добыл! – возразил Придон горячо.
– Тогда почему весь истекаешь кровью? – спросил Аснерд. – Почему весь кричишь, хоть никто и не слышит… кроме тех, кто сам горел на таком огне? Придон, принуждение и любовь не уживаются вместе, и нельзя любить по заказу.
Он ожидал вспышки ярости, Придон в самом деле сразу побагровел, грудь стала раздуваться, но неожиданно сник, сказал просящим голосом:
– Знаю.
Аснерд спросил тише, сочувствующе:
– Тогда на что надеешься?
– Не знаю, – ответил Придон убито. – Только вижу, что не могу без нее.
Аснерд покачал головой:
– Кого любишь – того оберегаешь. А что делаешь ты? Ты, который клялся, что не дашь упасть на нее листочку с дерева?
Придон вскрикнул:
– Но что мне делать? Я не могу без нее!.. Я просто надеюсь… что-то подсказывает мне изнутри, что она увидит мою верность, мои муки, мои жертвы, мою боль… и это хоть чуть-чуть растопит лед вокруг ее сердца!
Аснерд в сомнении развел руками.
* * *
Если бы не решетка, подумала она снова, я бы выбросилась. Отсюда видно, как далеко-далеко небо озаряет зловещее зарево пожаров. Если она правильно оценивает расстояние, то это горят Мысники, Голубники и Сосковцы. Чем они опять не угодили? снова гибнут сотни человек, артане не разделяют на мирных и немирных. У них, артан, каждый мужчина – воин. Потому и убивают всех, кто может держать в руках оружие.
За дверью послышались тяжелые шаги. Она застыла в ожидании, но шаги удалились и постепенно затихли. Она покосилась на ложе, тут же отдернула голову, но перед глазами остался этот ее позор: смятая постель.
Придон явился поздно вечером, от него пахло дорожной пылью, солнцем и конским потом. Он наскоро помылся, она поняла, что делает для нее, артане вообще-то мыться не любят, хотя прекрасно плавают и любят купаться в озерах, реках и даже в их холодном северном море.
Вытираясь, сказал ей примирительно:
– У меня был тяжелый день.
– Сочувствую, – ответила она холодновато.
– Может быть… ночь будет лучше?
Она скривила губы, ее голос в ответ прозвучал так, словно сперва сотню миль пронесся с северным ветром над вершинами северных гор.
– Здесь все – твои пленники. Что ты хочешь?
Его лицо мгновенно стало растерянным, в глазах метнулся испуг.
– Итания!.. Это мы все твои пленники! Это все – твой мир, твой двор!
Она покачала головой.
– Нет, Придон. Как ни печально, но именно сейчас рушится мой придуманный мир.
Он быстро взглянул ей в лицо, в черных глазах промелькнуло умоляющее выражение.
– Итания… у нас только все начинается.
– А не заканчивается?.. Я перестану мечтать о прекрасном и смелом воине, победителе дивов, чудовищ и даже богов, ибо он превращается в чудовище?
Он усмехнулся горько и недоверчиво:
– А ты мечтала?
– Ты, конечно же, не поверишь?
Он покачал головой:
– Прости…
Она не противилась, бесполезно, когда он обнял ее за плечи, подвел к ложу. Она покорно села, застывшая, безучастная, окаменевшая в своем горе.
– Итания…
– Да, повелитель, – ответила она тихим покорным голосом. Он вскричал голосом, что больше был похож на рев смертельно раненного зверя:
– Какой я повелитель? Это для других – повелитель, для тебя – раб!.. Это я – твой пленник.
Она покосилась на ложе.
– Пленник?
– Пленник, – повторил он со сдерживаемой яростью. – Я в плену твоих глаз, твоего голоса, твоей улыбки, твоих волос, запаха твоей кожи!
Она сказала слабо:
– Тогда не прикасайся ко мне.
– Не смогу, – признался он. – Это рок. Да свершится воля богов!.. Это они направили меня тогда на площадь Яфета, чтобы я тебя увидел. Это они помогали мне отыскать части меча, а теперь вот привели нас сюда.
Она сказала беспомощно:
– Меня не боги привели, а ты. И страну залили кровью тоже не боги, а твои воины. Что мы наделали, Придон?
Вместо ответа он привлек ее к себе, горячий твердый рот накрыл ее нежные упругие губы. Когда сбрасывал одежду, ей показалось, что у него дрожат руки. Она отвернулась к окну, откуда с темного неба с укором смотрела очень тонкая, изящно вырезанная сверкающая дуга луны. Мелкие звезды блестели, как крохотные алмазики. По обе стороны окна ярко и сильно горят широкие светильники из червонного золота. Донесся далекий вскрик, то ли веселье, то ли оборвалась чья-то жизнь.
Шелест одежды оборвался, сердце предостерегающе стукнуло, чувствуя по движению воздуха, что он протягивает к ней руку. Она закрыла глаза, широкие ладони обняли ее, она прижалась спиной к его твердой, как дерево, груди. Ладони держали ее нежно, от них шло тепло, ее плечи сами по себе опустились, тепло пошло по всему телу. Он враг, он пришел и взял ее силой, вот сейчас совершит насилие… и все же гнев и страх почему-то покинули ее незаметно, предательски, испарились, и вот она непроизвольно прислушивается к той неге, что идет по всему телу, собирается горячими точками, ее мышцы вздрогнули пару раз, но уже не от страха, что-то непонятное, мощное, древнее проснулось и поднимается из темных глубин, пугая властностью, неотвратимостью …
Возможно, мелькнула смятенная мысль, это и есть то, что Придон называет зовом бога изнутри себя? Тогда противиться такому зову не в силах человека, не по силам слабой девушке, рожденной и жившей среди любви и ласки…
– Придон, – простонала она шепотом, – что ты со мной делаешь…
– Это не мы, – ответил он шепотом, – это боги внутри нас.
Она чувствовала его обжигающее дыхание. Он трепетно касался губами ее волос, отыскал среди взбитых локонов кончики ее ушей.
До прошлой ночи девственница, всячески оберегаемая от грубостей жизни, она сейчас отчетливо знала, что с нею произойдет, как это произойдет, и, прости ее Куявия, не чувствовала ни страха, ни стыда. Если он перестанет трогать губами ее уши, виски, шею, зарываясь лицом в копну волос, она ощутит потерю. Тело наливалось жаром, зов древних богов звучал все громче.
Она повернулась в его объятиях, их взгляды встретились. Он увидел в широко распахнутых лиловых глазах разгорающееся безумие. Платье скользнуло к ее ногам, он схватил ее на руки, и они упали на ложе.