— Только что умер академик Николаев.
Роман охнул:
— Как так?.. Он же вчера выступал с докладом на семинаре!
— После семинара ему и стало плохо, — сказал Василий Петрович. — Но принял свои лекарства, отошло. А ночью схватило сердце. До утра не дожил. Медицина оказалась бессильна…
Роман сказал со злостью:
— Ну почему не заморозить? Чтобы потом, если получится, воскресить? Ну, не получится — не получится. А вдруг?..
— Вообще-то да, — сказал и Гулько с великим презрением в раскатистом голосе. — Недоумки. Такая простая вещь не приходит в голову. Нет, там одни дураки. И пауки в банке. Дерутся за власть, больше ни о чем не думают.
— Да еще счета в швейцарских банках открывают, — поддержал Тимур.
Только Василий Петрович покачал головой:
— Пусть не знают, верю. Но, с другой стороны… Предположим, что знают. И что? Да о крионике и заикаться не стоит. Такое начнется…
— В смысле?
— Ну, кого замораживать, а кого в топку. Интриги, скандалы, обиды… И как всегда, это дурацкое: а кто отбирать будет? Так что проще закапывать всех. С великой помпой, с церемониями и громкими торжественными словами, что никогда не забудут…
Гулько сказал саркастически:
— А потом тайком выкапывать и на всякий случай замораживать.
Роман покачал головой:
— Поздно будет. Мозг уже разрушится. Нет уж, это плата за высокое положение при жизни. В смысле, при власти. Миллионеры смогут замораживаться втихую. А вот членам правительства это нельзя.
Роман предположил:
— Или за свои собственные деньги.
Тимур вскрикнул в ужасе:
— Ты что? Они ж тогда всю страну разворуют!
— Да ладно тебе… Крионирование не такое уж и дорогое.
— Ну да, а родню, любовниц, любимых собачек и кошечек?.. Обязательно начнут! Вот тут оппозиция и выведет народ на улицы уже не с плакатами, а с кувалдами и кирками. Ломать и рушить криогенные камеры. А рушить будут, уже не разбирая, кто где: нобелевский лауреат, всю жизнь отдавший науке, или продажный чиновник.
— Ну да, — усомнился Роман. — Оппозиция сама такая, уже присмотрела себе криокамеры заранее.
— Оппозиция такая же дурная, — заявил Тимур авторитетно. — Они так далеко не заглядывают. Сперва выведут на улицы народ, чтобы сбросить предыдущую власть и самим побыстрее сесть на их места, а потом уже будут готовить места себе.
Василий Петрович сказал грустно:
— Прав был Экклезиаст. Насчет того, что ничего под луной не ново. Так всякий раз делали египетские фараоны. Всякий раз разграбляли гробницу своего предшественника, а его набальзамированный труп выбрасывали собакам, а потом готовили место себе. И все эти знаменитые ловушки, которыми напичканы гробницы, на самом деле не от простых грабителей, а от будущего фараона…
Тимур вздохнул, сказал совсем другим тоном, ясно стараясь повернуть ход разговора:
— Шеф, тут еще один деликатный вопрос…
— Ну-ну? — буркнул я.
— А нельзя ли Гертруде уменьшить зарплату?
— Если народ потребует, — ответил я. — А что случилось?
— Второй день не выходит на работу, — пожаловался он.
— Что на этот раз?
— Увеличение клитора, — прорычал он зло. — Зачем ей клитор размером с лягушку, если у нее оргазмы все вагинальные?
— Невежда, — сказал издали Роман громко. — Сейчас их увеличивают в эстетических целях. Как вон ты мускулатуру.
Тимур запротестовал горячо:
— Ничего подобного! Я мышцы сам накачал!
— Ага, за неделю! И анаболиками восьмого поколения не пользовался, скажи? Сейчас клиторы так же идут напоказ, как раньше пирсинг в пупках.
Скопа картинно схватился за голову:
— Совсем опупели! Все опупели. Весь мир опупел. Ну почему я ничего себе не увеличиваю?
— А надо бы, — обронил Тимур многозначительно.
Скопа посмотрел на него зверем:
— Что? Что мне надо увеличить?
— Размер мозга, — ответил Тимур кротко.
— А-а-а, — протянул Скопа с облегчением. — Ну ладно, а то я уж такое подумал, извини… Интересно, почему мы все о другом думаем сразу? Что мы за люди?.. Не-е-ет, нас нельзя на свободу выпускать! Всех обратно в клетку, всех, всех!
Я пошел к себе в кабинет, крикнул издали:
— Если Гертруда появится, срочно ко мне!
Гертруду в самом деле надо вздрючить, стучало в висках, но не перегнуть палку, а то уволится. Василий Петрович говорит, что художник она очень талантливый и зверски работоспособный. Такую надо держать. Тем более что она из деревни недавно, еще не разобралась, что где-то можно работать меньше, а жрать и спать слаще.
Хотя, может быть, она думает, что если переспала пару раз с шефом… ну, пусть не пару раз, то можно филонить? Хотя так даже в деревне уже не думают…
В приемной Агнесса вскочила и посмотрела на меня сияющими глазами. Не знаю, что такое закапывают под веки, но смотрят так, будто влюблены безумно и пойдут за тобой на край света.
— Сиди, — сказал я досадливо. — Что ты вскакиваешь, как солдатик из мультика.
— Ох, шеф, мне так приятно перед вами вскакивать! — прощебетала она влюбленно. — Хотите, в любую позу встану?
— Как-нибудь в другой раз, — сказал я. — Поглядывай на вход. Как только Гертруда появится на экране, сразу ее ко мне на ковер.
— Будет сделано, — сказала она. — Что-то случилось?
Она обеспокоенно проследила за моим взглядом, коснулась обеими ладонями груди и слегка приподняла обе ладонями.
Я потряс головой:
— Нет-нет, просто задумался.
— О чем? — спросила она опасливо почти шепотом. — У меня что-то не так? Сиськи отвисают?
— Нет-нет, — заверил я поспешно. — Сиськи классные. Был бы я дизайнером — лучше бы не придумал. Правда, дизайнер из меня хреновый.
— Ну вот, только обрадовалась…
— Зато ценитель, — сказал я поспешно, — высшего ранга.
— Да? А какая оценка?
— На пятерку, — ответил я твердо.
— А по какой шкале?
— Пятизначной, — ответил я.
Она надула губки:
— Значит, в конце пятизначного номера?
— Ну что ты, Агнесса! Не напрашивайся на комплименты так уж мощно. Я имею в виду пятибалльную. Или даже двенадцать по двенадцатибалльной. Правда-правда!